Кэрол Берг - Песня зверя
После недели, проведенной в подземельях Мак-Ихерна, я не могла заставить себя спать иначе как под открытым небом. Так что я устроилась под скалой у края бывшего озера, подальше от костров, горько сожалея, что у меня не хватает храбрости идти в темноте. Рядом лежала сумка с запасом еды и воды — все было готово к тому, чтобы покинуть долину при первых же лучах солнца. А до того времени буду прятаться.
Около полуночи Эйдан слез со своего валуна. Он безудержно зевал и скреб черную щетину на голове, словно пытался содрать паутину, накопившуюся аж за год. Давин предложил ему еды и травяного настоя, который ему предусмотрительно оставили. То, что сенай ответил, понять было невозможно — как вчера. Он с силой протер глаза ладонями и попробовал еще раз.
— Спасибо, — произнес он с третьей попытки. — У меня внутри пусто, как в Кир-Накай.
— Мы увидимся утром? — спросил Давин. — Принц отправляется на рассвете.
— Проснусь. А если нет — кинь в меня камнем.
— Может, лучше тебе пойти с нами? Будешь под защитой принца. Для того, кому Клан обязан своим крушением, этот мир — место небезопасное.
Эйдан отхлебнул из кружки и помотал головой.
— Пока нет. У меня здесь дела.
— Эйдан Мак-Аллистер, наши жизни принадлежат друг другу, — напомнил элим. — И горевал я уже достаточно.
— Посмотрим, как пойдут дела. А ты что собираешься делать? Будешь присматривать за моим юным племянником, как присматривал за мной?
— Он говорил тебе, что просил меня остаться при нем?
— Это было бы очень… правильно и для элимов, и для Донала, и для тебя. Мир нужно лечить, и, боюсь, он получит еще множество ран, прежде чем мы сможем начать лечение.
— Я подумаю. — Элим коротко взглянул на меня. — Мы все должны подумать о том, как исцелить собственные сердца. Но сейчас я намерен досконально изучить изнанку моего одеяла. Спокойной ночи, Эйдан.
— Спокойной ночи, друг. — Сенай остался у костра один. Он рассеянно ворошил угольки, прихлебывая из оставленной Давином кружки.
Кажется, меня он в темноте не заметил. Вот и славно.
Я заставила себя смотреть на оплавленную плиту, навеки скрывшую под собой родники, на звезды, на песок, на гальку — куда угодно, лишь бы он не почувствовал, что я гляжу на него.
Это не помогло.
— Нам надо поговорить. — Он двигался стремительно и неслышно, как лис, и уже высился надо мной.
В темноте я не видела его лица.
— Ты уже веки вечные это твердишь, только все время то не в себе, то под дурманом, то засыпаешь на ходу. По-моему, говорить нам не о чем.
Боги, боги, ну почему он от меня не отвяжется?!
Он сел передо мной на песок, скрестив ноги, наморщив лоб. Какая там улыбка.
— Роэлан хочет, чтобы я ушел с ними.
— С драконами? Куда? — Изобразить безразличие мне не удалось.
— Куда они. Дальше в Караг-Хиум. За горы, туда, где они жили раньше.
— Ты полетишь… — Непрошеные слова вырвались сами собой.
— Думаю, нет. Поплетусь за ними пешком. Я никогда не буду летать.
— Но ты же отправил его спасать принца. — Это прозвучало настолько по-детски, что я чуть язык не прикусила. При нем я чувствовала себя просто ужасно — так, словно еще шаг, и я свалюсь за край мира.
— Донал не сидел на нем верхом. Роэлан нес его в лапе. Но даже если бы Роэлан предложил мне сесть на него, я бы отказался. Это все равно что запрячь Давина. — Боги, боги, он что, оправдывается передо мной? Что с ним?
Я сделала над собой усилие и вернулась к насущным делам.
— А как ты будешь жить? Что будешь делать?
— Не знаю. Они не дадут мне умереть с голоду. Но пока что разговаривать я могу только с Роэланом. Остальные совсем одичали и обезумели. Я нужен, чтобы помочь им вспомнить, кто они и кем когда-то были. Чтобы помочь им поначалу произносить слова — потом-то они и сами смогут.
— Но теперь нет озера.
— Зато теперь они в безопасности, — кивнул он. — Времени не было, и выбирать не приходилось. — Он надолго замолчал, и я чувствовала, как за тонкой пленкой этого молчания собираются слова — только ткни, и они польются.
— Ты собираешься все это делать?
— Это мой дар.
Три слова — и в них весь смысл его жизни… Я увидела все, что он чувствовал — радость, изумление, готовность, а за ними и другие чувства — смирение, печаль и…
— А чего ты боишься-то?
— Я не знаю, надолго ли меня хватит, сколько я смогу делать это и оставаться самим собой. Когда я говорю с Роэланом, даже недолго, как сегодня, потом даже "Есть хочу" получается только с третьего раза…
— Я заметила.
— А ведь еще и это… — Он легонько коснулся моей руки, и в ночное небо взлетела струйка искр. — Я не знаю, кто я, и представления не имею, кем я стану. Мне страшно, потому что я столкнулся с чудом, по сравнению с которым и музыка, и боги, и драконы — детский лепет. — Я почувствовала на себе взгляд темных глаз, обращенный до сих пор вовнутрь. — Ты — жизнь во всей ее полноте, Лара, чудесная, святая, человеческая жизнь, полная любви и боли, радости и печали, храбрости и чести, красоты и шрамов. Если бы я мог быть с тобой… со всем, что есть ты… тогда я ничего не забуду. Я не знаю, куда я иду и надолго ли, но зато знаю, что хочу взять тебя с собой.
Слепой сенайский дурень! Кем он меня считает? Моя "честь" отправила его в Мазадин, изуродовала его! Из-за моей "храбрости" погибли его друзья! Я вскочила на ноги, чувствуя, что эта ночь поймала меня в западню, что мне не распутать чудовищный клубок мыслей и чувств, который вот-вот разорвет меня в клочья, что я не в состоянии сказать ничего осмысленного. Ну нет у меня таланта ни к музыке, ни к словам!
— Нет! — выпалила я. — Ты безумный урод, который собирается жить с чудовищами! Найду себе занятие получше!
Он не стал спорить, не спросил, почему я так решила, даже не показал, как больно я ему сделала этакой грубостью. Он печально улыбнулся и сел на мое место, прислонясь к скале.
— Ах, Лара, а ты-то чего боишься?
Некоторое время я шагала туда-сюда по песку и гальке, проклиная ночную тьму, сумятицу в голове, саднивший ожог на руке и полную мою неспособность понять, что же со мной происходит, стоит мне подумать об Эйдане. В конце концов я вернулась, чтобы забрать сумку, спрятаться где-нибудь и броситься бежать со всех ног при первых лучах зари.
Сенай глядел на меня.
— Это не конец, — тихонько произнес он мне вслед. — Ты же слышала, что сказал Давин: наши жизни принадлежат друг другу. А от того, что принадлежит мне, я так просто не откажусь, пусть даже снова просить тебя быть со мной мне придется уже по-драконьи.
Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.
Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.
