Мария Теплинская - Короткая ночь
Может быть, правы люди? Может, и в самом деле помириться ей с ним? Ведь она и сама его почти простила, сама же вчера призналась в этом Уле.
Простила? И тут ей вновь вспомнился темный колючий бурьян, тяжесть мужского тела, придавившего ее к земле, потная рука, наглухо зажавшая рот… И ужас, тот дикий, первобытный ужас перед неизбежным… Простить?.. Нет. Может быть, после… Не сейчас…
Глава девятнадцатая
Весть о нападении гайдуков на длымчан разнеслась по всей округе. Местечко гудело, как растревоженный улей; жидовское недовольство усиливалось еще и тем. что толстую Хаву в тот же день внезапно разбил паралич. У нее разом отнялись ноги и язык, она превратилась в неподвижную бесформенную груду сала, порой лишь нечленораздельно мычащую, и две ее молодые невестки, Рахиль и Мариам, сбились с ног, ворочая с боку на бок неподъемную тушу. Винили во всем, естественно, Леську: наворожила-таки, зараза!
Очень скоро молва выплеснулась за пределы местечка и пошла гулять по округе. О схватке гайдуков с длымчанами и невесть откуда налетевшими хохлами рассказывали и в шляхетских застянках, и в крепостных деревеньках. Поселяне радовались, что наконец-то нашла на камень гайдуцкая коса; шляхтичи и в особенности шляхтянки с удовольствием обсуждали, что и тут не обошлось без пресловутой длымской красотки с колдовскими очами. Угловатая, черномазая, никому прежде не интересная девчонка-подросток в короткое время вдруг стала главной героиней целого потока бурных событий, центром кипения страстей, объектом вожделения грозного пана Островского, ценителя нежных блондинок.
Дошла эта весть и до пана Любича, и тот, услышав о столь вопиющей наглости своего соседа, пришел в такое негодование, какого никак нельзя было ожидать от столь апатичного, дряблого человека. Пораженные домочадцы совсем растерялись, когда он нервно и отрывисто потребовал одеваться, закладывать лошадей, собираясь немедленно ехать в Островичи. Гаврила молча наблюдал, как его пан лихорадочно пытается застегнуть сюртук, не сходившийся у него н животе. Верный камердинер знал: в такие минуты возражать ему бесполезно.
Пан Генрик и сам дивился, откуда взялось в нем это бесстрашие; в те минуты он совершенно позабыл о собственных своих несчастьях, о долгах, о векселях, о непутевом своем сынке, и помнил только о милой девочке, которая едва не стала жертвой похоти этого мерзавца, этого… даже слов нет, как его и назвать!
Пана Генрика приняли в зеленой гостиной, где собралось все почтенное семейство. Пани Малгожата, напудренная и раздушенная, со взбитыми чернеными буклями, восседала в креслах. Молодой пан Ярослав стоял у нее за спиной, картинно пуская в потолок кольца синего дыма от испанской сигары. Молодая пани Гражина вкатила в гостиную инвалидную коляску, в которой сидел закутанный в шерстяное клетчатое одеяло старый пан Стефан. Пани Гражина была в простом белом утреннем платье, с просто уложенными золотыми косами. Она не любила вычурности в туалете и была необычайно хороша без всяких излишеств. Пан Генрик отвел глаза, лишь мельком взглянув на ее прекрасное, отстраненное и даже слегка надменное лицо, не в силах думать, какие чувства скрываются за этой холодной надменностью. Какой же стыд и боль должна, верно, испытывать эта совсем еще юная женщина, муж которой мало того, что открыто держит в доме штатную любовницу, мало того, что, не таясь, путается с дворовыми девками, так теперь еще вздумал похитить вольную длымчанку, пусть тоже красавицу, но все ж таки — мужичку необразованную…
«И чего тебе, подлец, еще нужно?» — подумал пан Генрик, снова поглядев на молодую женщину.
— Я на вас в суд подам, — заявил он, с трудом взяв себя в руки и уняв дрожь в голосе. — Такой наглости я даже от вас не ожидал, так-то-с!
— На каком основании, позвольте узнать? — сухо спросила пани Малгожата.
— Они еще спрашивают, на каком основании! Да простит меня дражайшая пани, но ваш сын перешел все границы! Напасть на беззащитных людей! среди бела дня! В людном месте! У всех на глазах!
Пан Ярослав невозмутимо покривил красивые губы и взял со стола колокольчик. В мгновение ока в дверях явился одетый в ливрею широкоплечий гайдук.
— Чего панове желают? — спросил он, поклонившись.
— Вечно тебя не дозовешься! — бросил пан Ярослав. — Позови-ка мне сюда Юрека, да поскорее, не как ты обычно ползаешь! Одна нога здесь, другая там, ну!
Гайдук моментально исчез. Старый пан Стефан фыркнул и что-то неразборчиво и злобно пробормотал. Голос его прозвучал, словно лязг заржавленных цепей. Пани Гражина стояла, отвернувшись к окну; лицо ее было безмятежно, и лишь чуть заметный румянец блуждал на ее щеках.
Вскоре вернулся давешний гайдук; за ним, пошатываясь со сна, следовал другой. Лицо его было перекошено, вздутый багровый рубец пересекал лоб и щеку.
— О Боже! — ахнул пан Генрик. — Это кто же его так?
— Ваши беззащитные люди, — невозмутимо ответил молодой Островский.
— Но позвольте… Это же след от нагайки! От вашей нагайки!
— А молодчик был ваш, — почти ласково заметил Ярослав. — А Войтек до сих пор сесть не может, а у Явгена ключица сломана, про Франека уж и не говорю: всю голову ему разбили! И уж позвольте вам доложить, любезный пан Генрик, что это не вы, а мы на вас в суд подадим, ибо это ваши обожаемые длымчане напали на наших ни в чем не повинных людей. Поразвлечься им, видите ли, захотелось, пофехтовать заборными кольями!
— Да как вы… как вы смеете так говорить! — задохнулся от возмущения пан Любич. — Да ведь все бесчинства ваши видели, свидетелей сколько!
— Ах, дорогой мой пан Генрик, жид — свидетель особый: что ему велят, то он и скажет. А где улики? Существенное где? Мои хлопцы покалечены, избиты до полусмерти, следы налицо. А у ваших какие повреждения? Ссадина на плече? А подите докажите сперва, что это мой гайдук его нагайкой огрел, а не свой сосед!
Пан Генрик, с каждой минутой ощущая себя все бессильнее, переводил взгляд со злобной гримасы старого Островского на поджатые тонкие губы пани Малгожаты, затем — на на розовую от стыда щеку пани Гражины, потом скользил по складкам зеленой бархатной портьеры.
— А впрочем, мы люди великодушные, — смягчился меж тем пан Ярослав. — Никуда мы на вас не подадим, не беспокойтесь. Это я вам к тому говорю, чтобы вы знали: дело бесполезное. Сами только на весь повет осрамитесь. Да к тому же и про издержки судебные не забывайте: платить их опять же вам придется, а у вас и без того документы имеются, по которым долг надо выплачивать… Так-то-с!
По лицу пана Генрика прошла как будто легкая судорога; руки его дрожали. Но он все же нашел в себе силы сказать:
