Роберт Джордан - Новая весна
Букама и Рин, с вьючной лошадью в поводу, нагнали Лана, когда он одолел уже полпути к Айздайшарскому дворцу. Если Эдейн в Чачине, то она, несомненно, именно там. Букама и Рин, пристроившиеся к Лану по бокам от него, хранили молчание – весьма мудро с их стороны. Букама, по крайней мере, имел представление, с чем предстоит встретиться Лану. Вступить в Запустение и то было бы намного проще. Во всяком случае, уцелеть и выбраться из Запустения живым. Любой придурок может отправиться в Запустение. Неужели он такой дурень, раз едет сюда?
Чем выше они забирались, тем медленнее ехали. На улицах наверху людей было меньше, здесь крытые черепицей дома уступали место дворцам и особнякам богатых купцов и банкиров, их стены украшали разноцветные изразцы, а вместо уличных музыкантов появились спешащие по поручениям хозяев ливрейные слуги. На смену торговым фургонам и портшезам пришли красочные кареты с родовыми гербами Домов. Карета, запряженная или четверкой, или шестеркой лошадей с плюмажами на уздечках, занимала большую часть улицы, и обычно ее сопровождало пять-шесть верховых, не говоря уже о паре выездных лакеев, стоявших на запятках экипажа. Все всадники были вооружены и в доспехах и готовы задать трепку всякому, кто попытается проехать чересчур, на их взгляд, близко от кареты. Не говоря уж о том, чтобы проучить каких-то трех просто одетых мужчин, вздумавших именно так и поступить. Желтый кафтан Рина выглядел не столь шикарно, как в Канлууме, а Лану пришлось сменить свою запачканную кровью куртку – вторую самую лучшую, на третью – поношенную настолько, что Букама рядом с Ланом казался чуть ли не принарядившимся. При воспоминании о заляпанной кровью одежде в голову Лану пришли и другие мысли. Он в долгу перед Элис – за проведенное ею Исцеление, и еще есть также должок за доставленные ею мучения, хотя, говоря по чести, только за первое он вправе расквитаться. Нет. Нужно выбросить из головы эту странную маленькую женщину, пускай она каким-то образом словно бы засела где-то у него в черепе. Сейчас Лану необходимо сосредоточиться на Эдейн. На Эдейн – и ему предстоит самая отчаянная схватка за свою жизнь.
На плоской вершине, полностью заняв площадь гайдов в пятьдесят, раскинулся напоминающий небольшой городок Айздайшарский дворец – сверкающая громада куполов, галерей и переходов, где на каждой стене, на каждой плоской поверхности красовались зеленые и красные узоры. Гостеприимно распахнутые огромные бронзовые ворота под выложенной красной мозаикой аркой украшала сиявшая лакировкой эмблема Красного Коня. Ворота вели на Гостевой Двор, но когда Лан и его спутники подъехали к ним, выскочившая из-за створок дюжина стражников преградила путь. Поверх кирас солдаты носили короткие плащи-табарды зеленого цвета, на которых был вышит Красный Конь, а на алебардах красовались красно-зеленые вымпелы. В красных шлемах и штанах и в начищенных до блеска высоких зеленых сапогах стражники выглядели весьма живописно, однако каждый из них был испытанным ветераном, прошедшим не одну битву, и взирали они на появившуюся троицу через стальные решетчатые забрала шлемов весьма суровыми взглядами.
Лан спрыгнул с седла и поклонился, не очень низко, прикоснулся рукой ко лбу, к груди и к эфесу меча.
– Я – Лан Мандрагоран, – назвался он. И ничего больше.
При этом имени суровый вид стражников чуть смягчился, но освобождать проход они не торопились. В конце концов, назваться можно любым именем. Один солдат убежал и очень скоро возвратился с седоволосым офицером, который нес у бедра шлем с красным плюмажем. Джурад Шиман был закаленным бывалым воином, который какое-то время сражался вместе с Ланом на юге, и его длинное лицо рассекла улыбка.
– Добро пожаловать, ал’Лан Мандрагоран! – сказал он, кланяясь ему куда ниже, чем когда-либо в прошлые посещения Лана. – Тай’шар Малкир!
Ну, да, конечно – если Эдейн здесь сейчас и нет, то она тут уж точно побывала.
Взяв своего гнедого под уздцы, Лан последовал за Джурадом сквозь красную арку, ступая по гладким плитам, которыми был замощен Гостевой Двор, с таким чувством, будто бы сам был облачен в доспехи, а в руке сжимал меч. Для его глаза причудливые узорчатые балкончики, выходившие на просторный внутренний двор, слишком смахивали на галереи для лучников. Разумеется, нелепая мысль. Лучникам на этих открытых балконах, с виду не каменных, а сплетенных из кружев, практически и не укрыться. Они предназначались не для отражения нападения, а для того, чтобы по большим праздникам любоваться с них на прибывающих гостей. Никогда врагу не удавалось прорваться за вторую кольцевую стену, а если троллоки когда-нибудь сумеют пробиться так далеко в город, то тогда все уже будет потеряно. Тем не менее здесь может оказаться Эдейн, и Лану никак не удавалось избавиться от ощущения, что он очутился на поле битвы и каждый шаг приближает его к врагу.
Подбежали конюхи в красно-зеленых ливреях, с вышитыми на плечах эмблемами Красного Коня, приняли поводья и увели лошадей. Другие слуги, мужчины и женщины, сняли с вьючной лошади плетеные дорожные корзины, споро разобрали их содержимое и проводили каждого гостя в подобающие его положению апартаменты. И что тревожно, последнюю задачу взяла на себя сама шатайян дворца – статная женщина в ливрее ступала величаво, гордо выпрямив спину, седеющие волосы были уложены на затылке в тяжелый узел. Серебряная связка ключей на поясе свидетельствовала, что госпожа Ромера вправе распоряжаться всеми дворцовыми слугами, но шатайян была не просто слугой, пусть и выше всех прочих, а чем-то большим. Обычно шатайян встречала у ворот только коронованных особ; стоящий даже на ступеньку ниже не смел и надеяться на подобный прием. Лан плыл в море, где волнами были людские надежды. В подобных морях уже утонули многие.
Он отправился вместе со своими спутниками в отведенные Букаме и Рину комнаты, не преминув выразить свое удовлетворение госпоже Ромере – не потому, что предполагал, будто им могут предложить нечто неподходящее, а потому, что сначала необходимо позаботиться о своих людях, а потом уже подумать о себе. На лице Рина застыла кислая мина, но вряд ли он рассчитывал на нечто иное, чем эта маленькая комнатка в одной из дворцовых каменных казарм, такая же, как и у Букамы. Он-то хорошо знал, как и что тут будет. По крайней мере, Рину досталась комнатка на одного – комната знаменщика, с выложенной изразцами печкой, встроенной в пространство под кроватью. Солдаты, как припомнил Лан, обычно ночевали в казарме по десять человек в комнате, причем зимой, бывало, по полночи спорили, кто займет ближние к камину кровати.
