Сергей Лукьяненко - Непоседа
— А если мы не восхитимся, а решим, что твоя идея — полная ерунда? — спросила Тиана.
— Тогда все будет очень плохо, — признал Трикс. — Но я буду очень стараться!
Тиана надулась, но спорить не стала. Кажется, мы уже говорили о том, что она была удивительно умная девушка?
— Только есть одна проблема, — задумчиво сказал Трикс. — Колдовать мне придется на самаршанском, а Халанбери этого языка не знает. Придется… придется его научить. Магически, конечно.
— Может, не стоит? — засомневалась Тиана. — Если он ляпнет что-нибудь не то?
— Выхода нет, — вздохнул Трикс. — Халанбери, ты понимаешь, что мы притворяемся простыми самаршанцами издалека? Ты не будешь ничего рассказывать о нас?
— Нет, конечно!
— Тогда… — Трикс достал свой Айпод и полистал в поисках нужного заклинания. Щавель в свое время записал ему очень хорошее заклинание «Розовый камень», которое помогало выучить любой язык. Халанбери терпеливо ждал. — Вот оно… — Трикс открыл заклинательную книгу на нужной странице, откашлялся, после чего произнес: — Мальчик. Девочка. Мужчина. Женщина. Мальчик идет. Мужчина стоит. Женщина готовит. Девочка играет. Что ты делаешь? Я играю. Что у тебя есть? У меня есть яблоко.
— Есть яблоко? — обрадовался Халанбери. — Что же ты молчал?
Трикс поморщился и продолжил:
— Раз. Два. Три. Роза красная. Небо голубое. Трава зеленая. Женщины плывут. Мужчина идет. Женщина пьет воду. Мужчина ест рис. Три. Два. Раз.
Он закрыл Айпод.
— Я теперь знаю самаршанский? — восхищенно спросил Халанбери.
— Не знаю, — признался Трикс. — Ты на всякий случай старайся больше молчать. Но Щавель очень хвалил это заклинание…
Халанбери некоторое время расхаживал, произнося вслух:
— Женщина ест рис. Мужчина бежит. Один мальчик стоит. Две девочки гуляют…
К сожалению, понять, говорит ли он на самаршанском или на языке королевства, было решительно невозможно. Это обычная беда, когда учишь язык с помощью волшебства — ты сам не понимаешь, на каком языке разговариваешь. Есть, конечно, хороший способ — попытаться сказать слово, которое в одном языке есть, а в другом нет. Например, если тебе удалось сказать одним словом «пиво, сваренное осенью из хмеля нового урожая», то ты говоришь на языке королевства, а если ты одним словом назвал «верблюда-самца, старше года, но моложе трех, светлой масти и с коротким хвостом» — то ты говоришь на самаршанском.
Но Трикс, увы, этого способа не знал.
Когда солнце склонилось настолько, что его лучи заползли под тент, Трикс решительно поднялся. Придумал ли он свой план до конца, или просто решил, что ждать больше не имеет смысла, — так и не было понятно.
— В путь! — сказал он.
Поздним вечером того же дня Амаль, сын пастуха Хамуда, собирал по окраинам оазиса Джем-был кизяк.
Это только изнеженный городской житель считает, что оставшаяся за лошадью «лепешка» никуда уже не годна. Это только северный селянин нахмурится и скажет, что как удобрение кизяк никуда не годится, легко сожжет нежные ростки и отравит почву.
О, настоящий кочевник знает цену своей лошади!
Ее быстрым ногам и доброму взгляду, ее мудрому выбору дороги и чутью на воду, ее крепкой шкуре и прочному волосу, ее жирному молоку — и вкусному мясу.
Ну и, конечно же, кизяку.
Ведь ночью в пустыне холодно, а оброненная утром лепешка к вечеру высыхает и превращается в прекрасное, хотя и немножко запашистое, топливо. У горящего кизяка можно греться, над тлеющим кизяком можно готовить еду (ту же конину, к примеру). Ну а свежий кизяк хорошо прикладывать к ушибам и синякам…
Амаль вздохнул и потер ноющую скулу. Суровые воины Алхазаба были уверены, что чем больше затрещин достанется новобранцу, тем быстрее он станет достойным звания защитника пустыни.
Добрый Хамуд не знал, что первое время новые воины Алхазаба никак не могут прославиться и хорошо сражаться, ибо в бой их никто не пускает (да и какие сражения могут быть в армии великого Прозрачного Бога, перед которым трепещут враги и преклоняются друзья?). Первые два месяца воины собирают кизяк для нужд армии (поэтому их называют «запахи»), следующие полгода просто помогают во всяких нуждах (и выматываются настолько, что их зовут «духи»), потом еще полгода учатся владеть оружием (и называют их уже довольно уважительно — «молодые»), потом получают право зачерпывать из общего котла еду, а не соскребать остатки со стенок (и зовутся потому «черпаками»), ну и в итоге их начинают уважительно звать «ага», то есть «дедушка».
Амаль как раз заканчивал свой срок службы «запахом» и готовился стать «духом». Не то чтобы он ожидал от этого каких-то разительных перемен в своей жизни — но все-таки перспектива появлялась…
Этим вечером Амалю везло. Он нашел уже четыре прекрасные, большие, сухие лошадиные лепешки. Если найдет еще одну — то костер будет жаркий и его, наверное, не станут сильно колотить.
— Ничего, ничего… — шептал Амаль. — Вот пройдет год, и никто уже меня не станет бить. Сам всех поколочу!
— Эй, запах! — раздался вдруг в темноте голос Шамада, старшего в подразделении, куда был отправлен Амаль. Шамад был широк в плечах, быстр в движениях и скор на расправу. Был он к тому же дедушкой, и исполнилось ему уже двадцать лет.
— Здесь я! — торопливо ответил Амаль. — Слушаюсь!
— Тебя тут ищут… — с каким-то смущением в голосе сказал Шамад. — От отца твоего пришли…
В первое мгновение Амалю почудилось, что в армию Алхазаба мог прийти кто-нибудь из его братьев. Потом он понял, что тех, кто постарше, отец не отпустит — трудно будет пасти отару, а младшим еще рано искать воинской славы. С тревогой в сердце он заспешил на голос Шамада.
У костра, разведенного еще одним молодым воином, Амаль увидел всех своих боевых товарищей в количестве одиннадцати человек. Все они были непривычно тихи. А рядом с ними стояла странная троица — двое совсем молодых парней и тощий мальчишка, которому никак уж не светило попасть в солдаты. Вся троица была светлокожей, будто жители королевства, хоть и помотавшиеся под жарким солнцем, и с довольно мирными лицами. Зато старшие ребята были одеты в облегающие черные одеяния, чем-то напоминающие боевую одежду зловещих ассасинов. Впрочем, всем известно, что ассасины давным-давно не появляются среди людей!
— К тебе тут пришли, — сказал Шамад. Выглядел он както очень странно — лицо его было помято и исцарапано, словно… ну, словно, к примеру, его хорошенько поколотили прочной метлой, вроде тех, что были за плечами у старших гостей. Но кто мог бы поколотить силача Шамада, прекрасно владевшего острым кривым клинком, Амаль даже представить себе не мог.
