Татьяна Богатырева - Гильдия темных ткачей
Хилл кинул прощальный взгляд на призрачную громаду Алью Райны, словно взлетающую к ярким южным звездам, на темную глыбу Алью Хисс… и замер. Дверь храма открылась, на пороге показался Кирлах. Длинные седые волосы, просвеченные багровым огнем светильников, окружили его кровавым нимбом. Настоятель качнул головой, отрицая или запрещая — Хилл совершенно точно знал, что Кирлах видит его и обращается к нему. Но что старик хотел сказать? Спустя миг настоятель сердито махнул рукой, и порыв ветра толкнул Хилла прочь.
ШельмаЭта ночь для Сибу шель Такаими, прозванной Шельмой, выдалась на редкость беспокойной. Букай с четверкой помощников, злые и трезвые, не спали сами и не давали спать ей — даже не отпустили в заднюю комнату, заставили сидеть посередине гостиной, на виду. Всех клиентов стражи порядка распугали, но об этот Шельма не жалела. Гадать на торговые прибыли или верность будущей невестки, когда с каждого блестящего бока кастрюли, из каждой чашки, из каждой шлифованной бусины смотрит Бездна? Спрятаться бы… Только от судьбы не уйдешь, как не завешивай окна.
— …а он и говорит, скотина: ставлю империал, что не пройдешь! Так что ты думаешь? Дурачок-то на империал и не глянул, а взял Рябого Кса за руку, да спросил: а ты-то сам как войдешь, вернешься? И повел к храму. — От переживаний в горле Букая пересохло, и он привычно приник к кружке. Но тут же скривил продубленную морским ветром физиономию, глотнув вместо пива воду. — Тьфу, сишах…
Из-под бахромы цветной шали, прикрывающей лицо, Сибу были отлично видны испуганные и полные любопытства лица солдат. Ее и саму пробирала дрожь, стоило подумать о Кса. В отличие от солдат, она-то видела и знала, что произошло с пьяным плутом, хоть и не была на площади Близнецов. Она нигде не бывала, да и зачем? Даже в собственном доме, надежно огражденном от вторжения опасных случайностей, пряжа судеб переплелась так густо, что от духов прошлого и будущего не протолкнуться. А если выйти наружу…
— …прямо в Ургаш, говорю вам! Во, глянь! — Букай дернул себя за куцую косицу. — Седой, как есть седой! Никогда не боялся. Шис! Да что там. Плотник, скажи!
— Угу. Верно, — просипел низкорослый стражник с длинным серым рубцом на горле, поглаживая неизменный топорик. — Против Трехрукого вышел. Один.
Остальные трое, не такие закаленные ветераны, уважительно закивали, хоть и слышали историю о том, как Букай завалил на арене Трехрукого, не меньше дюжины раз.
— А что видел-то? — не выдержал молодой солдат с раскосыми глазами и парами тонких косиц на висках, по моде Марки.
Букай глянул на него исподлобья, хмыкнул.
— А ничего. Исчез Кса. Шагнул за черту, и все, нет его. — Букай опустил взгляд, поковырял каблуком вязаный из лоскутов коврик, и продолжил: — Страшно, когда не знаешь, откуда удар. С Трехруким-то оно просто было. Быстрый, сильный, зуржий сын, но все равно человек же, хоть и краснорожая тварь. А если против тебя незнамо что? Вот что ни говорите, а магия эта вся не для простого человека. Шеры вон жалуются, что Двуединые их благословения лишили, а может, оно все не так? Может, наоборот, без магии-то оно лучше будет? Просто и понятно. Честная сталь против честной стали, а не эти их закорючки.
Шельма под своей шалью вздохнула. Просто и понятно. Когда-то она тоже думала, что без дара все стало бы просто и понятно. Пока Учитель Нье не показал, что это — жизнь без дара. Не слепота, не глухота. Хуже. Ровно как бродить среди бесплотных призраков вещей, людей, солнца и неба.
— Эй, Шельма, чего не спишь? Припомнила чего? — обернулся к ней Плотник.
Сибу не ответила, только закряхтела и свистнула носом, словно во сне.
— Оставь старуху, — проворчал Букай. — Пусть хоть она поспит.
— Чего за Шельму заступаешься? Или мешок золота тебе нагадала? — беззлобно просипел Плотник.
Бездумная подначка неожиданно сильно задела нити вероятности, тени затрепетали, заплакали, Ургаш дохнул отчаянием. Тонкая, как отравленная шпилька, мальчишеская фигура двигалась пятном тьмы в золотом ореоле — Сибу видела отмеченного Хиссом лучше, чем наяву. Вот он выспрашивает уснувшего под гибискусами нищего, вот скользит вдоль стен, невидимый бессонному патрулю, вот просачивается в заднюю дверь. А вслед за ним, сквозь прожженную тьмой дыру, вливаются в некогда защищенный дом тени, прошлое и будущее танцуют свадебную микё, обмениваясь масками…
Этот клиент не спросит о деньгах и не заплатит деньгами. Он несет в уплату за гадание смерть, и он не уйдет просто так, как не уйдут просто так тени.
Сибу трясло. Холод и страх сковали её, не позволяя ни бежать, ни кричать. Только видеть и думать, перебирать паутинки в извечных поисках той, что выведет пусть не к свету, хоть к жизни. Но нити рвались и таяли, стоило темной фигуре коснуться их.
— Эй, Шельма! Да Шельма же! Что с тобой? — издалека звали незнакомые голоса. — Проснись, Шельма! Букай, что делать?
Беспокойные руки тормошили ее, обжигали, клочки чужих судеб вплетались в раздерганную ость предопределенности. Она не хотела видеть и слышать смерть, загораживалась обрывками паутины, но нити расползались в ее руках, слишком тонкие, чтобы выдержать взгляд сразу обоих богов.
Словно ниоткуда раздалось хриплое карканье:
— Не смотри, эй! Ни север, ни запад. Не желай ни звезды, ни окружья, ни злата, ни меди. В алом терне упавшая цепь королевы, не играй с ней, забудь льда и пламени танцы… сгинь! Исчезни! Погасни! Фонарь и веревка, чешуя, черепок, ость и узел…
Карканье перешло в хриплый шепот, и только когда последние слова упали в перепутанную пряжу, свивая ее в новый узор, Сибу поняла, почему молчат и не шевелятся стражники. Снова Мертвый бог говорил её голосом. Говорил с отмеченным Двуедиными юношей, что сейчас доставал из тайника в спальне фиал с пыльцой циль, совал в карманы коробочки и баночки с настойками…
Темнота отступила. Вновь отступила, как первый раз, шестьдесят лет назад, когда восьмилетняя дочь купца с острова Умо забралась на мачту готового к отплытию отцовского корабля и кричала на всю пристань — сама не понимая, что и зачем кричит. Но отец её не поплыл на том корабле и не попал в шторм. Зато на следующий день после того, как обломки корабля принес прилив, пришел Старейшина и велел шеену Такаими отдать дочь в общину Серых Дев. И маленькая Сибу сбежала. Она всего раз видела одну из Дев рядом со Старейшиной, и потом месяц не могла спать спокойно, все ей виделись пепельные, выжженные глаза на бесцветном лице Серой — на её лице.
Сибу не стала просить родителей, чтобы её оставили дома, потому что знала: бесполезно. Никто в Полуденной Марке не посмеет ослушаться приказа Старейшины, даже если он потребует голову наследника рода. Если же речь идет о девочке, годной лишь продать замуж за будущего торгового компаньона, отец и думать не станет о её просьбах. А мать не заступится — её дело кланяться и исполнять повеления супруга.
