Мария Вересень - Ведьмин Лог
– Эй, и это все?! – возмутилась я. – Ни здрасте, ни как спалось? Сколько хоть я проспала?
Ответом меня не удостоили, зато вскоре прибежали Аленка и Анютка – Старостины дочки. Аленке было уж двенадцать, Анютке – семь, и папаня ее сильно баловал. Когда она бегала, по комнате стоял характерный топоток от замшевых сапожков на каблучке.
– Ну-ка идите-ка сюда, – потребовала я, – что за тайны такие?
Аленка сделала страшные глаза, увидев записку в моих руках, мгновенно выхватила ее и заглотила, как ужик мышку.
– Тебе не поплохеет? – поинтересовалась я, глядя, как она жадно пьет воду из кувшина, который стоял на прикроватном столике.
Девчушка потрясла косами, показывая, что нормальный завтрак, и не такое кушали. А Анютка, сгрузив ворох цветного тряпья на лавку у окна, снова протопотала через спальню и прижалась ухом к двери, потом высунула в щель нос, потом глаз – в общем, вела себя как опытная заговорщица, опасающаяся соглядатаев.
– Митяй и Серьга Ладейко тебя будут у инквизитора отбивать, – горячо зашептала мне в ухо напившаяся Аленка.
– Ого! – восхитилась я. – А Дурнево они в осаду брать не собираются?
Аленка шутку не поняла, расстроилась и призналась, что взрослых парней у них маловато, человек полста, не больше, да всякой мелюзги душ двести. У меня волосы зашевелились на голове от ужаса, я представила себе этот детский бунт. При известной изворотливости один маленький смутьян больших дел наделать может, а с такими главарями, как Скорохват и Ладейко… у-у!
– Ну-ка тащи мне бумагу и перо, – велела я старшенькой.
И пока она все это воровским способом, с оглядками, да под ворохом новой одежды, проносила мимо стражника, я успела расчесаться, заплести косу и порыться в нарядах. Тут штанов мне, конечно, никто не приготовил, а мои, как сказала Анютка, еще сушились у печи, да и штопать их надо. Пришлось одеваться горожанкой: сапоги, рубашка, платье с разрезами и короткая куртка травяного цвета. Аленка навязала мне еще и платок с кистями. Я рассмотрела его на свет – красивый такой, весь в зеленом узоре, – мне он шел, а девчушке почему-то не нравился. Я повязала его на голову на цыганский манер. Потом быстро настрочила две записки и показала Аленке:
– Смотри внимательно, эту отдашь Митяю, а эту – инквизитору.
У Аленки задрожали губы, словно я велела ей пойти в берлогу к медведю и надавать скалкою.
– Ты, главное, не разволнуйся, – успокоила я девчушку, – и не слопай записку по привычке, а то к вечеру несварение будет.
Аленка так старательно наморщила лоб, что меня стали мучить дурные предчувствия. Она выскользнула в дверь, а через минуту внизу кто-то заорал. По коридору прогрохотали шаги, и ворвался возмущенный чернокнижник.
– Ты кого ко мне подослала?! – рявкнул он, тряся рукой, на пальцах был след зубов. Я хихикнула, а он покачал головой:
– По-всякому на меня покушались, но чтобы съесть, начиная с рук…
– Ты меня долго здесь взаперти держать будешь?
– Сейчас поешь – и уезжаем. Мне и самому здесь не нравится, творится черт-те что… – Он передернул плечами. – Место какое-то… У меня от него дрожь по коже.
– Ага, еще скажи, что здесь ведьмы водятся, – хмыкнула я.
В коридоре вдруг охнуло, взвизгнуло, в дверь шибанули так, что она чуть с петель не слетела, и на пороге появился знакомый патлатый малец в малиновой рубахе.
– Ну и что? – грозно поинтересовался Митруха с порога. – Тебе сразу голову оторвать или, как положено, сначала помучить?
Позади него, не шевелясь, лежал детина. Илиодор мягко скользнул за кровать, а оттуда вынырнул со знакомым мешочком, злорадно улыбаясь. Такие же, полотняные, висели у Нади Беленькой. Пантерий с интересом сощурился, склонив голову набок, и Илиодор поспешно развязал, давая увидеть содержимое.
– Быстро учится, гаденыш, – покивал головой черт. В мешочке лежал плакун. – Только ведь не поможет. Я и во сне могу достать, да и перед смертью свидимся.[11] И как я только тебя, пострельца, проглядел?
– Да и я, брат Митруха, в тебе черта как-то не сразу увидел, – осклабился Илиодор.
А до меня только сейчас дошло, что Пантерий на Лысой горе должен находиться, что я его последний раз видела, когда он в бабулиной телеге лежал бесчувственным чурбаном.
– Бабуля! – хотела было вырваться я на улицу, предчувствуя радостную встречу, но черт подставил мне ножку, поумерив пыл.
– Нет там Марты. На Лысой горе все сидят и выбраться не могут. Я, – фыркнул черт, – я не ведьма, и то о печать все колени разбил. – Он опять зло сощурился на Илиодора: – твоя работа?
Илиодор беззаботно кивнул. А что ему волноваться, если черт уже при жизни пришел за душой, то тут хоть переживай, хоть песни пьяные ори – разницы нет. Зная, что разговор им предстоит долгий, я решила подкрепиться и сходить на кухню, велев ребятам разбираться промеж собой, а заодно и документы для Ланки состряпать.
Подкреплялась я основательно. Хлопотливая старостиха мне еще и корзинку с собой наложила. Народу в доме оставалось изрядно, поэтому хозяевам пришлось пригласить помощников, дабы настряпать на такую прорву. Постоянно кто-то вбегал и выбегал на задний двор, сновали туда-сюда люди, и я не заметила, когда ко мне в уголок просочился Скорохват, уселся на маленьком стульчике напротив, сложил руки на коленях и уставился на меня по-щенячьи влюбленно.
– О! Сашко, привет, – помахала я бабушкиному найденышу колбасой, – будь другом, нарежь, а? Надоело, как собака, от куска отгрызать.
Щи весенние с колбаской пошли просто на загляденье. Сашко был, судя по всему, кормленый, лениво резал засапожником кругляш колбасы на кусочки, и мрачный блеск огня на полированном лезвии наводил меня на грустные размышления.
– Ну и что вы за бунт там надумали?
– Мы не бунт, мы только тебя освободить и инквизитору бока намять.
– Лучше голову себе намните, может, умные мысли выдавите. Это сейчас в Серебрянске синие кафтаны, элита, так сказать, а ведь после такого могут и карателей прислать.
– Что же делать? – растерялся Скорохват.
– Во-первых, сестре моей в Серебрянске гайдуки нужны, а то она не то княжна, не то графиня – и без свиты. Смекаешь? – Я посмотрела на чугунок и поняла, что еще одна тарелка в меня не влезет, а впереди еще ждал чаек с расстегайчиками, медовыми пряниками, сушками и вареньем. – Так что берешь Митяя, Серьгу, кто еще у вас там побойчей? И в Серебрянск, а там, вместе с Ланкой, и в столицу. На ярмарке побываешь, – похлопала я по плечу опешившего Скорохвата, – и мне, глядишь, привезешь что-нибудь. Только одежку справьте себе, чтобы сразу в вас Ланкину свиту опознали, а не проходимцев каких-нибудь.
