Анна Степанова - Темный мастер
Лая с изумлением взирала на столь умело сработанное походное жилище, без труда опознав в нем традиционный зимний ночлег ахарских охотников.
— О-о! — только и смогла выдохнуть она.
— Я ведь не только у Иши учился, — мягко объяснил Эдан.
Вскоре маленькая жаровня уже жарко тлела углями, грея слишком тесное пространство шатра, а девушка, тепло и тщательно укутанная, свернулась в объятиях своего спутника, отчаянно пытаясь выгнать из дрожащего тела всякие остатки холода.
Приближалась ночь.
Время от времени юноша оставлял ее, не без труда протискиваясь наружу, чтобы вскоре вернуться с горячей кружкой наспех приготовленной шархи или очередного целительного отвара. Лая с усилием заставляла себя выпить, но Эдан, наблюдая за ней, все больше хмурился. Вслушивался в тяжелые, хриплые вдохи, трогал пышущий жаром лоб, а в глазах его загоралось бессильное, почти отчаянное выражение…
Охотница и сама знала, что дела хуже некуда. Она и так измотана была в последние дни, покашливала, горло саднило, а тут еще и ледяное купание. Если болезнь хоть немного отступит к утру — это уже будет неслыханным везением! Даже если бы они были здоровы, дальнейшая судьба их далеко не радостна. Петляли они сегодня по лесу долго, а значит, с тропы сбились окончательно. Вот-вот нагрянут метели… Что брести к северу наугад, надеясь дойти-таки до пролива (притом вовремя!), что зимовать в незнакомом лесу без надежного укрытия и хоть каких-то припасов — затея одинаково гиблая, опирающаяся лишь на удачу, но никак не на здравый рассудок…
Изнуренная, опоенная лекарствами, Лая постепенно впадала в горячечное, сонное забытье, лишь иногда выныривая из него — болезненно и резко: с рвущим легкие кашлем, тяжело гудящей головой, лихорадочным метанием…
Эдан прижимал ее все крепче к себе, шептал что-то успокаивающее, кажется, пытался даже пробиться к своему целительскому дару — отчаянно, все еще неумело, а оттого безуспешно, — и потом долго ругался сквозь зубы: на снег и холод, на проклятых волков и неведомого зовущего, на трижды проклятую Гильдию, но больше всего — на самого себя. За свою неумелость, за то, что притащил ее сюда, не отправив с ахарами, за то, что вообще втянул во все это… Он думал, Лая спит, а она слышала — только сил, чтобы фыркнуть, как обычно, отметая все его глупости, не было…
Утром она проснулась уставшая и слабая, но жара почти не было, что давало надежду.
Кое-как выбравшись из шатра, она чуть не рухнула в снег, но Эдан вовремя подхватил ее и усадил у костра.
— Нельзя тебе вставать, — хмуро сообщил он то, что Лая и сама знала.
— Оставаться здесь дольше тоже нельзя, — возразила она. — Метели настигнут или зверье — уже никогда не выберемся. А получится на тропу вернуться — там и на зиму застрять не страшно… Если же совсем мне плохо будет, — закончила она вполголоса, — ты лучше сам выбирайся. Нечего двоим погибать…
— Да если надо — я на руках тебя поволоку! — зло отрезал он.
Сама того не желая, девушка ощутила облегчение.
Эдан же встал, окинул лес мрачным взглядом, мотнул головой, будто решаясь на что-то…
— Пойдем сегодня, — выдавил он наконец. — Я знаю куда…
— Знаешь, где тропа? — насторожилась Лая.
— Нет, это мы позже выясним.
— Тогда куда?..
Казалось, ему не хочется отвечать.
— На Зов, — обронил тихо. — Кто-то ведь его издает — я чую. Человек. Значит, жилье есть, будет где укрыться и тебя в порядок привести… Узнаю в конце концов, какого дьявола ему от меня нужно… Волков, гад, натравил!
— Это опасно, — попыталась было возразить Лая.
— Я что, похож на беззащитного? — взорвался он. — Еще вопрос, кому наш визит опасней будет!
— О да, ты у меня стра-ашный! — с улыбкой поддела его охотница, исполнившись вдруг любовью и глупой гордостью.
Эдан почуял ее настроение — подошел, притянул к себе, сжимая почти так же крепко, как и в прошлую ночь. Хрипло зашептал на ухо:
— Я и не думал, Снежинка, что после битвы в долине еще способен на страх! Но в эту ночь…
— Я ведь справляюсь! — ободряюще соврала она. — Скоро буду совсем в порядке!
Конечно, «в порядке» она не была. Накопленных за ночь сил хватило лишь до полудня — притом что спутник ее отобрал всю поклажу, да еще и старался подставить плечо, так что Лае нужно было лишь переставлять непослушные ноги в ставших вдруг неподъемными снегоступах.
Она и переставляла — через силу, давя приступы кашля в стремлении не показать Эдану, насколько ей плохо. Тело вновь пылало жаром, есть не хотелось, а от чудодейственных снадобий по Ишиным рецептам только плыла голова, но видимого толку, похоже, не было.
Лае нужен был целитель, но она ни за что не призналась бы в этом. Не хватало еще, чтобы ее темный мастер опять пытался пробиться к закрытой части своего дара, безжалостно и бестолково истощая себя!
Ранние зимние сумерки принесли с собой ненавистную метель. А девушка поняла, что не может сделать больше ни шагу, и под новым порывом ветра и бьющим в лицо снегом просто рухнула в сугроб.
Темнота накрыла ее.
Что было дальше, она помнила лишь урывками. Кажется, Эдан сдержал слово и упрямо тащил ее на руках, глубоко проваливаясь в снег и что-то шипя сквозь зубы. Кажется, он уговаривал ее потерпеть, говорил, что жилье близко, что он чует в зовущем целительский дар…
Снег яростно кружился вокруг, сливаясь с ночной тьмой в жалящую, мглистую бесконечность, и Лая знала, что юноша давно уже идет лишь на окрепший Зов, совершенно потеряв направление.
Все чувства ее теперь были притуплены, подернуты горячей дымкой — и постепенно даже страх, что они не дойдут, начал отступать. Ей становилось все равно, а это значило, что смерть подобралась куда ближе, чем она боялась…
И Лая почти готова была сдаться.
Затем свет пробился к ней, в нее, сквозь опущенные ресницы, залепленные тающими снежными хлопьями. Свет дразнил ее, почти заставляя поверить в божественный лик смерти… Свет падал на ее тяжелые веки, вызывая боль, а за ней недоумение — и вдруг чьи-то руки вырвали ее из снежных лап метели в восхитительное тепло и тишину.
Со счастливым вздохом Лая погрузилась во мрак.
Слава вывалилась из подземной дыры, рухнула в снег, болезненно щуря отвыкшие от света глаза и с упоением вдыхая свежий морозный воздух. Проклятые пещеры чуть не стоили ей жизни! Чистое безумие — брести почти наугад, полагаясь лишь на чутье да слабую искорку огненного амулета — бесполезной игрушки, сделанной Огнезором из любопытства и отданной Славе за ненадобностью. Амулет вытягивал столько сил, что девушка не раз уже могла рухнуть от истощения. Но держалась. Шла и шла на каком-то зверином упрямстве… Чтоб она еще когда-нибудь!..
