Терри Пратчетт - Вор времени
Лобсанг поклонился. Лю-Цзе поклонился. Когда их головы оказались на одном уровне и рядом друг с другом, Лю-Цзе прошептал:
— Ты меня удивил.
— Спасибо.
— Все получилось очень даже мифично. Хоть сейчас заноси в свиток. И в то же время достаточно чопорно. Смотри не пытайся повторить.
— Хорошо.
Они выпрямились.
— А что будет дальше? — спросил главный прислужник.
Он был конченым человеком и понимал это. После подобных событий, как правило, меняется вся твоя жизнь.
— Честно говоря, ничего, — ответил Лю-Цзе. — Метельщики продолжат мести. Отрок, займись этой стороной, а я начну с другой.
— Но он — Время! — воскликнул главный прислужник. — Сын самого Когда! Нам о стольком нужно его расспросить!
— А я о стольком вам не расскажу… — с улыбкой пообещал Лобсанг.
Настоятель наклонился и, брызгая слюной, прошептал что-то на ухо прислужнику.
Тот послушно ссутулился.
— Ну конечно, кто мы такие, чтобы задавать тебе какие-то вопросы… — пробормотал он и попятился.
— Вот именно, — согласился Лобсанг. — А теперь предлагаю всем продолжить заниматься своими крайне важными делами, поскольку все внимание без остатка я буду вынужден уделить этой площади.
Старшие монахи принялись подавать руками отчаянные знаки, и скоро вся община, хоть и несколько неохотно, разошлась.
— Они будут следить за нами отовсюду, где только можно спрятаться, — пообещал Лю-Цзе, когда они остались одни.
— Разумеется, — кивнул Лобсанг.
— Ну как поживаешь?
— Очень хорошо. Мать счастлива, хочет скоро уйти на покой. Вместе с отцом.
— Что? Домик в деревне и все такое прочее?
— Не совсем, но очень похоже.
Некоторое время тишину нарушал лишь шорох двух метел. Потом Лобсанг сказал:
— Лю-Цзе, слушай… Насколько я знаю, ученик по окончании своего обучения обычно преподносит наставнику подарок или сувенир…
— Возможно, — промолвил, выпрямляясь, Лю-Цзе. — Но мне ничего не нужно. У меня есть спальный коврик, миска и мой Путь.
— Каждый человек хоть что-то да хочет, — возразил Лобсанг.
— Ха! А вот в этом ты не прав, чудо-отрок. Мне восемьсот лет. Все мои желания давным-давно кончились.
— Ну и ну. Жаль. Я думал, что смогу тебя чем-нибудь порадовать. — Теперь и Лобсанг выпрямился, вскинув метлу на плечо. — В любом случае, мне пора. Слишком много дел.
— Не сомневаюсь в этом, — ответил Лю-Цзе. — Не сомневаюсь. К примеру, нужно еще подмести вон ту аллею. Кстати, об инструментах подметания, чудо-отрок. Ты вернул метлу той ведьме?
Лобсанг кивнул.
— Скажем так… я даже кое-что подновил. Метла теперь новее, чем была.
— Ха! — воскликнул Лю-Цзе и смел с дорожки еще несколько лепестков. — Вот так легко… Как же просто вору времени расплачиваться со своими долгами!
Лобсанг, очевидно, уловил укоризненные нотки в его голосе, потому что, потупив взор, уставился на свои ноги.
— Просто, да не со всеми… — буркнул он.
— О? — удивился Лю-Цзе, по-прежнему не спуская завороженного взгляда с конца своей метлы.
— Но когда спасаешь весь мир, нельзя думать о каком-то отдельном человеке. Ведь этот человек тоже часть мира, — продолжал Лобсанг.
— Правда? — спросил метельщик. — Ты так считаешь? Отрок, ты, похоже, слишком много общался с очень странными людьми.
— Но теперь у меня есть время, — совершенно серьезно сказал Лобсанг. — И надеюсь, она поймет.
— Ты удивишься, сколько всего может понять женщина. Главное — подыскать правильные слова, — ответил Лю-Цзе. — Удачи тебе, юноша. В целом ты неплохо справился. Ибо написано: «Нет времени, кроме настоящего».
Лобсанг улыбнулся ему и исчез. Лю-Цзе продолжил подметать аллею. Он тоже улыбнулся, что-то припомнив. Ученик, значит, захотел сделать подарок учителю? Можно подумать, Лю-Цзе не хватает того, что может дать ему Время…
Он остановился, посмотрел вверх и вдруг громко рассмеялся. Над головой, прямо у него на глазах, наливались соком спелые вишни.
ТикВ одном месте, которого ранее не существовало и которое появилось исключительно для этой цели, стоял огромный, начищенный до блеска чан.
— Десять тысяч галлонов нежнейшей помадной массы с добавлением фиалковой эссенции и перемешанной с черным шоколадом, — произнес Хаос. — А также слой пралине из лесных орехов в густом сливочном креме и небольшие островки мягкой карамели для особого наслаждения.
— ТО ЕСТЬ… ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО В ПОИСТИНЕ БЕСКОНЕЧНОЙ ВЕЗДЕСУЩНОСТИ ЭТОТ ЧАН ОБЯЗАТЕЛЬНО ГДЕ-НИБУДЬ ДА СУЩЕСТВУЕТ, ТАК ПОЧЕМУ БЫ ЕМУ НЕ СУЩЕСТВОВАТЬ ЗДЕСЬ? — спросил Смерть.
— Именно, — ответил Хаос.
— НО ЗНАЧИТ, ТАМ, ГДЕ ОН ДОЛЖЕН СУЩЕСТВОВАТЬ, ЕГО ТЕПЕРЬ НЕТ.
— Неправильно. Теперь он должен существовать здесь. Простая математика, — пожал плечами Хаос.
— ЧТО? АХ, МАТЕМАТИКА… — презрительно фыркнул Смерть. — ЛИЧНО МНЕ ЛУЧШЕ ВСЕГО ДАВАЛОСЬ ВЫЧИТАНИЕ. С ОСТАЛЬНЫМ КАК-ТО НЕ СЛОЖИЛОСЬ.
— Так или иначе, шоколад вряд ли назовешь особой редкостью, — продолжал Хаос. — Поверхности некоторых планет покрыты толстым слоем этого продукта.
— ПРАВДА?
— Абсолютная.
— В ТАКОМ СЛУЧАЕ, — промолвил Смерть, — Я БЫ НЕ РЕКОМЕНДОВАЛ ТЕБЕ ОСОБО РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ ОБ ЭТОМ.
Затем он вернулся туда, где в темноте его ждала Едина.
— ТЕБЕ ВОВСЕ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ТАК ПОСТУПАТЬ, — сказал он.
— А что еще остается? — спросила Едина. — Я предала своих собратьев. А еще я страшно, чудовищно безумна. Нет такого места, где я не чувствовала бы себя посторонней. Если я останусь здесь, моя жизнь превратится в сплошные мучения.
Она посмотрела на шоколадную бездну. Поверхность сверкала обсыпкой из сахарной пудры.
Потом Едина сбросила с себя платье. К своему удивлению, сделав это, она почувствовала некое стеснение, однако тут же собралась с силами и гордо выпрямилась.
— Ложку! — приказала она и повелительно протянула правую руку.
С театральным изяществом Хаос последний раз провел полирующей тряпочкой по серебряному черпаку и вложил его в руку девушки.
— До свидания, — сказала она. — Передай мои наилучшие пожелания своей внучке.
Едина отошла на несколько шагов, повернулась, разбежалась и совершила идеальный прыжок ласточкой.
Шоколад почти беззвучно сомкнулся над ней. Двое наблюдателей выждали, пока с поверхности не исчезнут последние ленивые пузыри.
— А у этой дамочки действительно был стиль, — признал Хаос. — Какая потеря.
— ДА. Я ТОЖЕ ТАК ДУМАЮ.
— Ладно, было весело… По крайней мере, до этого момента. А теперь мне пора, — сказал Хаос.
