Оксана Панкеева - О пользе проклятий
Мысль о смерти становится твоей навязчивой идеей, ты ни о чём больше не можешь думать, только день и ночь строишь хитрые планы, как всех обмануть и свести счёты с жизнью. Но в этом отношении тебе нечего и думать тягаться с твоим головастым кузеном. Он каким-то образом ухитряется все предусмотреть.
А жизнь идёт. Тебя кормят, моют, таскают из кровати в кресло и обратно. Тебя навещают друзья, и тебе тошно от их тщательно скрываемого сочувствия и их жалких попыток подбодрить и развлечь тебя. С кузеном ты постоянно ссоришься по одной и той же причине. Ты требуешь прекратить этот унизительный надзор, а он требует поклясться, что ты не попытаешься покончить с собой, как только останешься без присмотра. Вы расходитесь при своих, обиженные друг на друга, и когда он снова приходит, ссоритесь снова. Пожалуй, единственный, с кем ты можешь общаться более-менее спокойно, это Жак. Он не высказывает ни малейшего сочувствия и неоднократно повторяет, что ты маешься дурью, что у тебя взлетает блюдце и что лучше бы ты нашёл себе занятие, чем сидеть и страдать. Хоть бы прозу писал, раз уж у тебя стихи не получаются. Он какой-то беспроблемный, и с ним легко.
Периодически в твоём доме появляются какие-то подозрительные личности, предлагающие верное исцеление за конкретную сумму, и ты уже готов на все, но бравые ребята не дремлют. А кузен Шеллар смеётся и говорит, что благодаря тебе скоро все мошенники в столице будут изловлены и обезврежены.
Ещё тебя навещают какие-то мистики, которые тоже заверяют, что ты не безнадёжен, ибо божья милость беспредельна и всемогуща. Но для этого требуется сущая малость – уверовать всем сердцем. И ты понимаешь, что это тоже бесполезно.
Проходит луна, другая. Ты отчаиваешься настолько, что уже без малейших угрызений совести даёшь кузену слово, которое он требует, и которое ты не собираешься держать. Тебе уже наплевать на своё слово, на королевское воспитание, и даже на честь. Ты не хочешь жить. Так жить нельзя.
Ты делаешь вид, что смирился, успокоился и привык, и выбираешь момент. Выбираешь тщательно, чтобы наверняка, потому что второго шанса не будет. Если не получится, кузен больше ни за что не поверит тебе на слово. Даже на честное. Потому как чести у тебя уже не останется. Но придумать какой-либо верный способ сложно. Тебе по-прежнему не особенно доверяют и всяческие острые предметы стараются держать от тебя подальше. Да и в спальню по ночам заглядывают – так, на всякий случай. Не нужно ли чего? Все ли в порядке? Спит ли спокойно его высочество, не вздумал ли перегрызть себе вены зубами или ещё чего учинить?
И однажды, когда ты, как обычно, сидишь в своём кресле, размышляя все о том же, приходит она. Бесшумно возникает в дверях и смотрит на тебя своими нечеловеческими глазами.
– Здравствуй, – говорит она. – Я пришла к тебе.
Она улыбается. На ней цветное хитанское платье, потрёпанное и местами заплатанное, дешёвые ожерелья и огромные серьги, выглядывающие из-под беспорядочной копны чёрных локонов. И она как всегда босиком, хотя на дворе ранняя весна, как вот сейчас. Ты смотришь на неё, юную и прекрасную, и в этот момент особенно остро осознаешь, каков ты сам – жалкое подобие того красавца-героя, которого она знала раньше. А она этого, похоже, не замечает. Она действительно рада тебя видеть. И ты тоже, честно говоря, рад.
Вы сидите друг напротив друга и разговариваете, она весело щебечет и её, похоже, ничуть не смущает твоё бедственное состояние. Она рассказывает, что пришла бы раньше, но ей пришлось добираться пешком с Эгинского побережья, и поэтому получилось так долго… А ты смотришь на неё, любуешься её неземной красотой и думаешь только о том, что эта прекрасная девушка была когда-то твоей. И больше никогда не будет. Никогда. Ты сможешь на неё только смотреть. Хотя смотреть на неё тоже приятно. Она спрашивает, можно ли ей остаться в твоём доме на некоторое время, и ты с радостью соглашаешься, потому что рядом с ней жизнь кажется тебе не столь беспросветной.
А ночью она приходит к тебе, забирается в твою постель, и ты с ужасом понимаешь, чего она от тебя хочет. Ты чувствуешь её тёплые ладошки, скользящие по твоему телу, её мягкие губы и нежное щекотание волос, и не знаешь, как ей объяснить, что она, видимо, не поняла…
– Не надо, – шепчешь ты, ловишь её руки и сжимаешь в своих. Она не согласна.
– Надо. Обязательно надо. Отпусти мои руки. Так правильно.
– Но, Азиль… – ты в отчаянии от её непонятливости и детской наивности, ты пытаешься объяснить, путаясь в словах и сгорая от стыда и унижения, и тебе хочется плакать. – Я… не могу.
Это её не останавливает. Она припадает к тебе всем телом, обвивает руками, целует твои мокрые щеки.
– Обними меня, – говорит она. – Так надо, я знаю.
– Оставь меня, – просишь ты, уже не в силах сдерживать душащие тебя рыдания. – Я не способен любить женщину. Я калека.
– Поплачь, – соглашается она. – Плакать можно. Это хорошо. Но ты должен обязательно быть со мной, тогда ты поправишься.
– Но это неизлечимо. Это навсегда.
– Ну что ты. Я тебя люблю, значит ничего неизлечимого с тобой быть не может. Только мы должны всё время быть вместе. И заниматься любовью.
– Но как?
– Как можешь. Обними меня крепче. И поцелуй.
А потом тянутся ночи, похожие одна на другую. Она приходит к тебе, забирается в твою постель и делает такое, что стыдно потом вспомнить. Тебе кажется, что это отвратительно и противоестественно, но ты стискиваешь зубы и терпишь, не пытаясь возражать. У тебя появилась надежда, последняя надежда на чудо, и ты хватаешься за неё, потому что тебе все равно нечего терять.
И где-то через неделю ты вдруг чувствуешь, что ты уже не полчеловека, а немного больше. И с этого момента отчаяние покидает тебя. Навсегда.
– Ты прав, – сказал Кантор, очень серьёзно созерцая дым своей сигары. – Насчёт отчаяния. Совершенно прав. Так что, после этого она и осталась с тобой?
– Она хотела уйти и вернуться, когда созреет… но я её не отпустил. Я не смог с ней расстаться.
– Ну и правильно, – согласился Кантор. – А то если бы она опять добиралась к тебе несколько лун, когда ты попал в золотую паутину… Все бы кончилось очень печально. А что тебе сказал его величество кузен?
– Да ничего. Я его сразу с ней познакомил, чтобы он не подумал, будто она какая-то очередная аферистка или вроде того. Сказал, что она моя старая знакомая и погостит у меня немного. В общем, он отнёсся к нашим отношениям, как к капризу больного человека, и не стал возражать. Тем более, когда я их знакомил… Ты же знаешь Азиль, она ко всем обращается на «ты». И по-моему, она не знала, что мой кузен король. Я ей сообщил, дескать, познакомься, это мой кузен Шеллар. Она посмотрела на него, как она обычно смотрит, и сказала: «Здравствуй, кузен Шеллар»… Тебе смешно? А он, между прочим, от этого просто растаял. А ещё… – Элмар пошатался немного, потом улёгся на бок, подперев голову огромным кулаком, и продолжил: – Я упросил ничего ему не говорить, и сделал ему сюрприз. Однажды он пришёл, и я вышел ему навстречу. Сам, без посторонней помощи, даже без опоры. И тут-то моего кузена чуть Кондратий не хватил. Я уж даже пожалел, что так его удивил. Ему же слишком сильные чувства противопоказаны… Зато потом он так радовался… А ты ещё спрашиваешь, не возражает ли он против моего решения жениться на Азиль. Да он её просто обожает. Того, что она меня спасла и что она обращается к нему на «ты», уже достаточно, чтобы его очаровать.
