Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
Эта лавочка была далеко не единственной на их пути. И всюду, куда заходили, они старались завести разговор о капитане Кенните и его живом корабле. Сведения собирались по крохам, процесс порою напоминал поиск жемчужных зерен в куче навоза. Для здешних жителей Кеннит успел превратиться в живую легенду, и каждый рассказчик стремился приукрасить ее на свой особенный лад. Чего стоила хотя бы история о том, как мальчишка-священник отнимал ему изувеченную ногу, а Кеннит за все время не издал ни единого звука. Хотя нет, все было не так — Кеннит не молчал, он смеялся, презирая жестокую боль, а всего каким-нибудь часом позже еще и уложил свою женщину в койку. Нет, и это тоже было неправдой: в действительности все сделал молоденький жрец, он молился, и Господь Са самолично залечил Кенниту обрубок ноги. Кеннит был Божьим избранником, и все это знали. Когда здесь, в Делипае, злые люди посягнули на его женщину и собрались ее изнасиловать, опять-таки Са ограждал ее честь, пока не подоспел Кеннит. А уж тот, спасая подругу, уложил всю дюжину негодяев и чуть не на руках унес Этту к себе на корабль. Да, Этте приходилось жить в борделе среди шлюх, но всем известно, что она хранила себя только для Кеннита. И далее следовала история верной любви, способная выжать слезы у самого заскорузлого головореза.
Остановившись перекусить, Брэшен и Альтия взяли мясной похлебки с моллюсками и овощами и свежего, только что испеченного хлеба — и, конечно, выслушали очередную порцию местных сказаний. Здесь им довелось впервые услышать о том, как юный священник, рискуя головой, встал между Кеннитом и толпой разъяренных делипайцев да еще и выдал пророчество, пообещав, что когда-нибудь Кеннит будет их королем. И сам сразил острым ножом тех немногих, кто дерзнул усомниться в истинности его слов.
Недоверчивое изумление на лице Альтии подстегнуло красноречие харчевника, и он повторил эту историю еще трижды, всякий раз с новыми красочными подробностями.
— Славный паренек не понаслышке знал рабскую долю, — добавил он в завершение. — Собственный отец сделал его невольником, так-то вот! Велел выколоть у сына на лице картинку со своим кораблем, верно вам говорю! Сам видел! Только люди бают, что, освободив от цепей мальчика и живой корабль, Кеннит тем самым в одночасье завоевал их сердца.
Альтия едва не подавилась похлебкой. Возможно ли, чтобы ей рассказывали об Уинтроу? Получалось, скотина Кайл учинил гнусное непотребство над Уинтроу? Над своим сыном? Ее племянником?
Брэшен тоже поперхнулся, но все же спросил:
— Какой же казнью Кеннит казнил такого бесчеловечного отца?
Харчевник безразлично пожал плечами:
— Не знаю, но думаю, что мужик получил по заслугам. А вот всех остальных точно морским змеям скормили! Так наш Кеннит всегда поступает с командами работорговых судов, которые захватывает. На таком судне незачем щадить ни юнгу, ни капитана! — И он приподнял бровь, глядя на Брэшена: — Я думал, все об этом наслышаны.
Альтия тихо спросила:
— Но мальчика все-таки пощадили?
— Так я про то и толкую, что он был не членом команды, а рабом у своего папаши на корабле.
— А-а, теперь ясно, — кивнула Альтия. И покосилась на Брэшена. Ей в самом деле становилось ясно, отчего Проказница ополчилась на Кайла и прониклась расположением к Кенниту. Видимо, пират спас Уинтроу и оказал ему покровительство. Еще бы теперь Проказнице не хранить Кенниту верность!
«Ну и что мы будем от всего этого иметь?» Альтия даже испытала миг слабости и искушения, вообразив, будто лично для нее все услышанное означало свободу. Ну в самом-то деле. Похоже, Проказница счастлива: Уинтроу по-прежнему с ней, она вполне довольна Кеннитом и пиратскими подвигами, на которые он ее водит. И от такой-то жизни Альтия должна ее спасать? Да кто ей дал право на это? Не лучше ли прямо сейчас вернуться домой и доложить матери и сестре, что у них ничего не вышло, что семейный корабль затерялся в безвестности и окончательно потерян для них?
А следом подоспела очередная, еще более дикая мысль: а так ли уж ей необходимо возвращаться домой? Может, им с Брэшеном и Совершенным тоже взять да навсегда пропасть с горизонта?
Но потом она вспомнила, как Проказница оживала прямо под ее ладонями, когда она вставляла заветный нагель[9] в носовое изваяние, нагель, куда излилась душа ее отца, умершего на палубе. Это воспоминание принадлежало ей одной. Только ей, а не Уинтроу и ни в коем разе не Кенниту. Проказница была ее кораблем, и на то, что их связывало, никому другому не дано было претендовать. А если хоть в какой-то мере были верны слухи из внешнего мира, которых они с Брэшеном успели наслушаться несколько раньше, и в Удачном происходило нечто нехорошее — это значило, что ее семья нуждается в своем живом корабле еще острее, чем прежде.
И потому Альтия должна была вернуть Проказницу. Вернуть домой. И с нею Уинтроу, так давно оторванного от семьи. Вот только матросов, выброшенных за борт на съедение змеям, никто уже не вернет… Тут Альтия осознала, что возлагает вину за гибель команды не на Кеннита, а скорее на Кайла. Эти люди служили на корабле Вестритов не в последнюю очередь из верности ее семье, но капитан Ефрон, ее отец, руководствовался незыблемыми нравственными принципами, а Кайл объявил эти принципы пустым звуком — и тем обрек команду на гибель. Теперь он, наверное, погиб, но в любом случае Альтия не собиралась скорбеть по нему. Слишком много горя принес он ее семье и ей лично. Вот Кефрия — та заслуживала сочувствия. Но и она пусть лучше оплачет смерть мужа, чем собственную жизнь, загубленную в подобном браке еще до могилы!
Время казалось Совершенному скользкой живой тварью, которую он никак не мог удержать. Корабль никак не мог разобраться, стоит он на якоре в гавани Делипая или, расправив крылья, невесомо парит в восходящем воздушном потоке? И кого он здесь дожидается? Юного Кеннита (и тогда надо надеяться, что мальчик вернется без свежих ссадин и синяков) или все-таки Альтию с Брэшеном, чтобы они проложили ему дорогу к отмщению? Едва колеблемая вода речного разлива, прикосновение вечернего дождика, звуки и запахи Делипая, приглушенные разговоры команды — все вместе навевало странное состояние, — то ли сон, то ли явь, не поймешь.
Глубоко в трюме, в кромешной темноте, там, где изгиб форштевня позволял выгородить крохотный закоулок под нижней палубой, находилось «место крови». Взрослый человек не мог ни стоять там, ни даже проникнуть ползком… когда-то там прятался маленький, жестоко избитый мальчишка. Он лежал, свернувшись клубочком, и его кровь впитывалась в диводрево Совершенного, и они были равно несчастны. Там Кеннит мог спать, зная, что никто его не застанет врасплох. Корабль же поспевал разбудить его всякий раз, когда Игрот принимался призывно реветь, называя его имя. Тогда мальчик вскакивал и мчался наверх с быстротой вспугнутого крольчонка: дешевле будет предстать перед Игротом по собственной воле, чем дожидаться, пока его тайное убежище обнаружит посланная на поиски команда. А когда Кеннит спал, обнимая громадную балку, Совершенный стерег его и вместе с ним видел его сны.
А также его кошмары…
В те-то времена Совершенный и открыл в себе одно удивительное свойство. Выяснилось, что он обладал способностью забирать и боль, и кошмары, и даже дурные воспоминания. Нет, конечно, не полностью. Без воспоминаний мальчик превратился бы в недоумка. Но впитывать боль, точно так же как он впитывал кровь из его ран, — это пожалуйста. Он мог приглушить муки избитого Кеннита, мог отнять у памяти ранящую остроту. Между прочим, то, что он забирал, оставалось при нем. Бездна унижения и бесчестья, рвущая боль, недоумение, жгучая ненависть — вот сколько всего было навечно погребено в тайниках души Совершенного. Кенниту он оставлял только ледяную уверенность в том, что когда-нибудь он сумеет сбежать, что когда-нибудь все горести останутся в прошлом, что слава его собственных подвигов навеки сотрет следы Игрота. Именно тогда Кеннит и задумал возродить и восстановить все разрушенное Игротом по прозвищу Страхолюд. Так, словно жестокого старого пирата никогда и на свете-то не было. Так, чтобы самое имя его оказалось предано забвению. Чтобы все, замаранное его прикосновением, было спрятано навсегда. Чтобы оно навеки погрузилось в молчание.
И даже его, Кеннита, семейный корабль. Таков был первоначальный замысел. Но…
Предавшись воспоминаниям, Совершенный потревожил в себе еще одну застарелую боль, и ее было уже не утихомирить, как плохо закрепленный груз, который срывается с места во время шторма и немилосердно колотится в стенки трюма. Он, корабль, умудрился все испортить. Он предал свою семью. И последнего из ее сыновей, в ком билось по-настоящему мужественное сердце. Он пытался все сделать как надо, он хотел остаться мертвым, но тут появились морские змеи. Они прикасались к нему, подталкивали носами, они разговаривали с ним без слов… и он окончательно перестал понимать, кто же он такой и кому в действительности надлежит хранить верность. Змеи так перепугали его, что он забыл свои клятвы, забыл о своем долге, вообще обо всем. Он помнил только, что где-то у него есть семья, которая непременно поддержит и утешит его. И он отправился домой. Он добирался туда очень медленно, много лет и зим, без команды и капитана, улавливая потоки благоприятных течений. И наконец — брошенная развалина — добрался-таки до побережья Удачного.
