Ким Харрисон - За пригоршню чар
Хорошее настроение у меня испарилось. Дженкс играл с вилкой, пытаясь поставить ее вертикально на зубья, а Айви вдруг заинтересовали сидящие у стойки вервольфы.
Питер быстро заморгал — нервная реакция, которой я никогда у Ника не видела.
Прошу прощения, я сказал что-нибудь не…
Питер, — прервала его Айви, — у нас час до того, как Ник будет на месте при этом движении на мосту. Хочешь что-нибудь поесть?
Я собралась поискать взглядом Бекки и ойкнула, когда Дженкс пнул меня в лодыжку. На мой сердитый взгляд он ответил:
— Ник тебе не нравится. А потому сам будет себе еду заказывать.
Устыдившись собственной глупости, я успокоилась.
— Да, правда.
И постаралась не дергаться, когда следующие пять минут Питер пытался привлечь внимание Бекки. Уголком глазая видела, как Ник вышел из туалета, и выглядел он точно как больной вампир, который сидел сейчас рядом со мной и пытался привлечь внимание любой девушки в переднике. Черт, Ник даже шел походкой Питера — медленной и страдающей. Жуткое зрелище. У него, кстати, отлично получалось.
Профессиональный вор, — напомнила я себе, прижимая к себе сумку, чтобы убедиться: она все еще в моем владении. Как я могла быть так слепа? Но я знала, что эта слепота родилась у меня из потребности этого чертова признания, которое мне нужно было почти так же мучительно, как Айви нужна кровь. Не так уж мы с ней различны, как это кажется, если заглянуть в корень.
Нервы у меня задергались, лишь когда Ник перестал быть мне виден. Я повернулась к Айви, по ее глазам следя за его проходом через бар.
Умеет, — прокомментировала Айви, потягивая сок. — Одри его не распознала, пока он не поздоровался.
Вервольфы его не учуяли? — спросила я, и она покачала головой.
Питер скрипнул зубами, и я порадовалась, что у него была возможность нормально попрощаться с Одри. Он хороший человек, и это несправедливо. Может быть, он сумеет сохранить память о страдании и сочувствии, когда станет нежитью, но вряд ли. Так не бывает.
Айви побарабанила пальцами по столу, Дженкс вздохнул.
— Они ушли, — сказала Айви.
Осталось только дождаться звонка Ника, что он на месте. Птичка.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Вот как оно — чувствовать себя убийцей, — подумала я, сильнее хватаясь за баранку Никова грузовичка и щурясь от солнца в глаза. Я тряслась, повела, дергалась и хотела сблевать. О, да. Вот теперь понятно, что такое восторг убийства.
Слева от меня в Никовых джинсах и плаще сидел Питер, глядя на проплывающие улицы. Мы приближались к мосту; на бампер я поместила один из гасящих инерцию амулетов Ника. Левой рукой Питер прижимал обезвреженную статую, измазанную кровью де Лавиня. Правая рука, немного меньше на вид, чем рука Ника, лежала на дверной ручке — наверняка нервное, он ведь не знает, что эта дверь вечно распахивается на каждой рытвине.
Грузовичок у Ника был старенький, громыхал железом при любом сотрясении и трясло в нем жутко. Зато тормоза великолепные, а с азотом в моторе скорость он выдавал поразительную — как раз то, что нужно уважающему себя вору.
Мы молча перетерпели толкучку у моста, я смотрела то на Айви с Дженксом позади нас, то на машины впереди — так же, как и мы, всеми правдами и неправдами пытающиеся пролезть на мост. Это Айви предложила устроить аварию на мосту. На ветру нюх у вервольфов будет хуже, а к пострадавшим здесь не удастся вызвать медпомощь на вертолете, да и вообще все будет медленней. Но главное — нам нужно было несколько миль дороги без обочин, чтобы вервольфы поменьше совали носы после аварии. Пятимильный мост нам их давал, как и прекрасную возможность врезаться во встречную машину. Лучше всего это проделать на самой середине, но и милей раньше, милей позже — тоже сойдет.
Я глянула в зеркало, но вид Айви и Дженкса в Кистеновом «корвете» утешения не принес, хоть они и служили буфером между нами и теми вервольфами из бара.
— Ремень застегни, — сказала я, думая, что это не умнее, чем тащить седло, когда ищешь удравшую из сгоревшей конюшни лошадь. Но не хотелось, чтобы нас остановили за не пристегнутый ремень и все рухнуло, если копы допрут, что свежепокрашенный грузовичок Ника — тот самый, который вчера скрылся с места происшествия.
Ремень громко щелкнул. В нас с Питером должна въехать фура. Какая разница, будет у Питера ремень застегнут или нет?
О, Господи. Что же я творю?
На светофоре наконец загорелся зеленый, и мы въехали на мост, направляясь к Сент-Игнасу на ту сторону пролива. Живот свело, я вцепилась в баранку. На мосту был полный бардак. Две правые полосы перекрыты, и движение в обе стороны идет полевым. Посреди дороги стоят громадные машины и здоровенные прожектора, превращающие подступающую ночь в яркий день для бедолаг-рабочих, вкалывавших изо всех сил, чтобы успеть до туристского сезона. Только они уже опоздали. Полосы разделяли красные конусы, их легко было переставить, если надо, и направить машины по другой стороне. Мост длиной в невероятные пять миль, и не найти и фута, который не нуждался бы в ремонте.
Питер вздохнул свободней, когда мы вышли на нормальные сорок миль в час — как и встречные машины, отделенные от нас какими-нибудь тремя футами. За двумя свободными полосами и толстенными балками виднелись острова, серые и неясные на таком расстоянии. Высота у нас была заметная, и я подавила мгновенный приступ страха. Вопреки сказкам, ведьмы летать не умеют. А если умеют, то на посохе из красного дерева, который стоит подороже «конкорда».
Питер? — позвала я. Не нравилось мне молчать.
Все хорошо, — откликнулся он, сжимая статуэтку. Сердитый голос был совершенно не такой, как у Ника. Я не сдержала смущенной улыбки, вспомнив, как меня так же доставала Айви. Желудок опять сжался.
Я не собиралась спрашивать о твоем самочувствии, — сказала я, перебирая амулеты у себя на шее. Один от боли — боль от удара при аварии он не перекроет, — второй для того, чтобы сберечь голову от сотрясения. Питер отказался от обоих.
Я опять посмотрела в зеркало убедиться, что Айви с Дженксом на месте.
— Фары включить не надо? — спросила я. Это наш заранее оговоренный сигнал был, что все отменяется. Мне хотелось, чтобы он сказал «надо». Не хотела я это делать. М не сейчас казалось не важно, что будет со статуей. Другое дело — Питер. Мы можем что-то другое придумать.
— Нет.
С его стороны светило закатное солнце, я прищурилась.
— Питер…
— Я уже все слышал, — сказал он хрипло, не меняя напряженной позы. — Не надо, прошу. Все сводится в итоге к одному: я умираю. Умираю давно и мучительно. Жить я прекратил три года назад, когда медицина и магия оказались бессильны, и боль постепенно отобрала все. От меня ничего не осталось, одна только боль. Я два года продержался только на мысли, что желать избавиться от боли — трусливо, но сейчас и это не помогает.
Я на него глянула и вздрогнула, увидев вместо него Ника — со стиснутыми зубами и жесткими карими глазами. Слова прозвучали так, словно он не в первый раз их говорил. Под моим взглядом он расслабил плечи, отпустил ручку двери.
— Нечестно по отношению к Одри так тянуть, — сказал он. — Она заслуживает сильного друга, способного встать рядом, способного укус за укусом встретить ее страсть, которую она так хочет мне показать.
Не могла я пропустить это мимо ушей.
А стать нежитью — это честно? — Он опять стиснул зубы. — Питер, я видела неживых. Это будешь не ты!
Да знаю! — воскликнул он, потом добавил тише: — Знаю, но ничего другого я ей предложить уже не могу.
Под колесами гулко загудел воздух, перекрыв шум мотора — мы проезжали первые решетчатые пролеты, установленные для облегчения конструкции.
— Она знает, что это буду не я, — спокойным голосом сказал Питер.
Он вроде был настроен говорить, и я хотела послушать. Должна была.
Он поймал мой взгляд и улыбнулся испуганной мальчишеской улыбкой.
Она говорит, что это неважно. Когда-то я танцевал с такой страстью, что сводил ее с ума. Я хочу танцевать с ней снова. Я ее вспомню. Вспомню нашу любовь.
Но не почувствуешь, — прошептала я.
Она будет любить за нас двоих, — твердо сказал Питер, глядя на проплывающий мост. — А со временем я научусь ей подыгрывать.
Ошибаешься.
Питер… — Я потянулась включить фары, но он остановил меня, взяв за руку дрожащими пальцами.
Нет, — сказал он. — Я уже мертв. Ты помогаешь мне только измениться.
Я ему не верила. Не хотела верить.
— Питер, ты еще так много не пробовал. Ты должен попытаться. Каждый день появляются новые лекарства. Я даже знаю, кто тебе поможет.
Трент, — подумала я, и сама себя выругала. Что это я придумала?
— Я пробовал все, — тихо сказал Питер. — Легальное и нет. Слышал все уверения, верил обещаниям, пока впереди не осталось ничего, только смерть. Меня переставляют с места на место, как настольную лампу. Рэйчел… — Его голос прервался. — Ты не поймешь, ты еще живая. А я нет, и если это случится с тобой… Ты просто поймешь.
