Пол Андерсон - Дахут, дочь короля
Она опустила руки и голову.
— Ты наверняка с самого начала знал, что я не девушка, — с трудом проговорила она. — Как бы я хотела быть ею для тебя.
Его тон смягчился.
— Для меня это не имеет значения, дорогая.
Когда он подвинулся ближе и погладил ее по волосам, она застонала от радости и приблизилась к нему. Он переменил позу, пока она к нему не наклонилась, опираясь на правую руку, левой обвивая ее. Она хихикнула и потрогала его за бедром.
— Когда ты будешь снова готов?
— Смилуйся, девочка! — засмеялся он. — Ты просишь старого человека.
— Старый, фу! — серьезно: — Ты — мужчина. Прочие были мальчиками или животными. Они не знали, не понимали.
— Тогда зачем ты их принимала? Она вздрогнула и отвела взгляд.
— Расскажи, — настаивал он. — Я знаю, какой опасной была для тебя эта игра. Зачем ты в нее играла?
Она по-прежнему хранила молчание. Он ослабил свои объятия.
— Если же ты не будешь мне доверять… — холодно сказал он.
Дахут перестал сопротивляться.
— Нет, пожалуйста, пожалуйста! Это оттого, что я боялась, боялась, что ты на меня осерчаешь. Что ты меня бросишь.
Ниалл снова ее обнял, сел поудобнее на ягодицы, высвободил руку для ласк. Пальцы играли ее сосками. Он быстро обнаружил, как сильно это ей нравилось.
— Я никогда не стал бы делать это охотно, дорогая, — пробормотал он. — Но видишь ли, мне нужна вся правда. Этот твой Ис мне совершенно чужой. Ты не позволишь мне совершить промах, который приведет к моей смерти?
— Никогда. Лучше я сама умру.
Решимость усилилась. Она смотрела прямо перед собой и говорила отрывистыми фразами, нарушаемыми лишь тем, что она слегка вздрагивала или мурлыкала, когда он доставлял ей особенное удовольствие
— Это долгая-долгая история, она восходит ко времени до моего рождения и зачатия. Как я хотела бы разделить это с тобой — моя мама, детство, одиночество и надежда — и мы это разделим! Разделим, потому что остаток моей жизни принадлежит тебе, Ниалл.
Кроме этого дня, коль скоро мне придется вернутся в тюрьму, в которой содержит меня отец. Ну, ты слышал. Здесь между грудей находится тот самый Знак. Я избрана, но не взята. Я священна, но не посвящена. Я, королева, у которой нет короля. Ниалл, мною движет не честолюбие, не тщеславие, даже не мстительность. Я знаю, знала всю мою жизнь — меня выбрали боги. Я — новая Бреннилис. Как она спасла Ис от римлян и моря, мне суждено спасти Ис от римлян и Христа. Я предназначена стать матерью грядущей эры. Но как мне исполнить свою судьбу без мужа, без короля? Нынешний, мой отец, меня отвергает. Он отвергает богов. Потому он должен умереть. Лишь его смертью заживет Ис. То, что я, его дочь, буду оплакивать его — это малость. Разве не так?
Я делала так, чтобы юноши ради меня восставали против него. А он их убивал. С тобой у меня было связано то же самое желание, Ниалл. Что ты одержишь победу и сделаешь меня первой из своих королев. Видишь, как сильно я тебя люблю, что сейчас признаюсь, сначала было не так. Так стало. Ниалл, если хочешь, я улечу вместе с тобой к тебе на родину. Мы можем исчезнуть прежде, чем кто-то узнает, что меня нет. Лучше быть твоей женщиной, среди твоих соплеменников, но в твоей хижине, лучше, чем быть королевой в Исе без тебя. — Она подняла голову. Голос ее звенел. — И пусть боги сделают самое худшее, что они могут!
Он долго молчал. Ласки продолжались, но мягко, не соблазняя, словно он утешал, ребенка. Завывал ветер. Наконец, он тихо сказал.
— Спасибо тебе, Дахут, дорогая. Твое доверие для меня лучший подарок, чем золото, жемчуга или господство над всей Эриу.
— Я рада, — сглотнула она.
— Но то, что ты мне предлагаешь, дорогая, я не могу от тебя принять, — продолжал он. — Ты слишком красивый цветок. Ты завянешь и умрешь в нашей дикой стране. Кроме того, я боюсь этих твоих богов. На морских просторах я тоже наслышан о гневе Лера. Если ты их подведешь, тебя будет преследовать их месть.
Она вздрогнула.
— И тебя. Нет, так быть не должно. — И с мукой: — Тогда ступай. Ступай один. Я буду продолжать жить воспоминаниями.
Он поцеловал ее в склоненную голову.
— И опять ты просишь невозможного, — сказал он ей. — Как бы я мог тебя бросить — тебя — и больше ни разу не стать ничем, кроме как оболочкой человека? Мы вместе, Дахут, до самой смерти, а может и после нее. Никогда меня не бросай.
— Никогда. — Она подняла губы. Долго горел поцелуй. Наконец, на мгновение став спокойным, Ниалл сказал:
— Смирись со старым воякой, милая. С годами я научился обдумывать наперед. Это молодые, не думая, бросаются вперед, и зачастую гибнут. Я должен передать тебе свою мудрость старика.
— Ты не старый…
— Слушай. Наш путь ясен, к моей радости и твоей судьбе. Когда Граллон вернется, я брошу ему вызов и убью его. — Он осклабился. — Тогда ты и в самом деле станешь королевой, истинной правительницей Иса, с простодушным варваром вроде меня на роль супруга.
— Нет, мы будем царствовать вместе! — Отдельно откололся ее крик. В нем сквозил ужас. — О, но, Ниалл, он моложе, и силы вернутся к нему в полной мере, и-и… Нет, ты, конечно, лучше, я ни разу в этом не сомневалась, но он солдат римской школы, и не знает пощады…
Его хладнокровие было не поколебать.
— Я сказал тебе, что все продумываю наперед. Конечно, в этом заключается половина римского секрета успеха, насколько я смог научиться за многие битвы. У меня будет время подумать, поучиться, поспрашивать — поспрашивать, в том числе и самих богов, так, как мы это делаем дома — а иначе как они могут чего-то хотеть помимо твоего благосостояния, дорогая королева? Не бойся, я найду способ одолеть Граллона.
— Ты одолеешь, одолеешь! — крикнула она и вскарабкалась в его объятия. — Ты будешь королем Иса!
На море прокрались сумерки. Они лежали бок о бок в счастливой усталости.
— Ты будешь жить у меня дома, — сказала она ему в ухо.
— Что? — спросил он, испугавшись, неожиданно для самого себя. — Но это же безрассудство, девочка. Ты настроишь против себя весь город.
— Не думаю. — Она покусывала мочку его уха. — О, назовем тебя моим гостем. Но не дело, не дело то, что мы украдкой приходим в эту лачугу. Твоя гостиница тебе претит, тебе, кто принадлежит дворцу. Будем смелы и горды. Если с нами боги, кто может быть против нас?
IIIБуря с запада пригнала перед собой атаку дождя. Никогда прежде Грациллонию не приходилось путешествовать по такому сильному дождю — с тех пор, как уехал из Треверорума, в то время года, которое народ северной Галлии считает самым сухим у себя — и эта новая атака, стрелы, летящие прямо в глаза, довели его животных до грани изнеможения. Да и люди были недалеки от этого. Ступни скользили и спотыкались не хуже копыт, по невидимой под дюймами бурлящей коричневой воды мостовой. Он едва различал стену перед ними.
