Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – сеньор
Он умолк, переводя дыхание, я только слышал его сопение, а из каменного гроба через просверленные дырочки донесся слабый голос:
– Не могу… я связана…
Красный гигант прогрохотал:
– Я развяжу тебя на твою погибель!
Он сделал движение ухватиться за последнюю цепь, но заметил меня, быстро повернулся. Он в самом деле был похож на рака, в таком же плотном панцире, только панцирь выглядит попрочнее рачьего. Гигант уставился злобно, пасть раскрылась, среди пляшущих языков огня я увидел острые и длинные зубы.
– Кто смеет…
Я сказал твердо, сдерживая сердцебиение:
– Это ты как смеешь?.. – Голос дал петуха, страшно, но на меня смотрят с дверного проема Сигизмунд и куча народа, среди который я боковым зрением вычленил Гунтера и Ульмана. – Я – Ричард Длинные Руки, рыцарь и паладин, хозяин этого замка!.. Отвечай, тварь, или я поступлю с тобой, как с разбойником и вором!
Красный гигант проревел:
– О, еще и паладин?.. Давно не встречал паладинов!.. Тогда прибегаю к твоему суду, паладин! Яви справедливость. Суть дела в том, что…
Я прервал:
– Суду все известно. Мене, текел, фарес!.. Забирай!
Я шагнул к гробу, одним ударом перерубил цепь. Гигант ликующе взревел, огромная лапа сбросила каменную крышку, как перышко. Я увидел перекошенное жутким страхом лицо женщины, она уже не казалась ни величественной, ни красивой. Страшно закричала, завизжала, взмолилась, но огромная лапа выдернула ее, как тряпичную куклу. Ведьма продолжала вопить, искаженное смертным ужасом лицо становилось старше и старше, покрывалось жуткими морщинами, серой кожей, щеки отвисли, нос вытянулся и загнулся крючком.
С мечом в руке я вышел вслед за дьяволом. На залитом лунным светом дворе глухо бил в каменные плиты копытом огромный черный конь с красными горящими глазами. На мгновение я подумал, что гость из преисподней спер моего коня, конокрад чертов, потом с ревностью заметил, что его конь все же малость крупнее. Дьявол швырнул ведьму, ее тело описало длинную дугу и с хрустом напоролось на длинные острые шипы, торчащие из седла и широких кожаных ремней сбруи. Хруст длился, плоть пропускала через себя шипы все глубже, ведьма визжала, вопила, стонала, заклинала. Красный гигант вскочил в седло по-скифски, не касаясь стремян, конь заржал, из пасти выметнулась оранжевая струя огня, надо проверить, а вдруг и мой тоже умеет, простучали копыта, они исчезли, во двор начали выбегать из дома челядины.
Из церкви вышел, шатаясь, священник. Челядины метнулись к нему, подхватили под руки, но удержать такую тушу не просто, помогли опуститься на колоду для рубки дров.
Священник хватал широко раскрытым ртом воздух. Я приблизился, сказал сочувствующе:
– Дышите глубже, падре… Отдаю дань вашему мужеству! Вы стойко дрались с этим… этим исчадием.
Священник спросил меня горестно:
– Почему?..
– Почему забрал ее душу?
– Сэр Ричард, – произнес он слабым задыхающимся голосом, – почему вы отдали ее душу дьяволу на вечные муки?
– А потому, – ответил я зло. Увидел, что вокруг собираются челядины, прислушиваются с жадным любопытством, тут же Сигизмунд, Зигфрид, Гунтер, Ульман, Марк-сенешаль, все смотрят с ужасом, как на пособника дьявола, прокричал рассерженно: – Потому что я – паладин! Паладин – значит, за справедливость! Понятно? За справедливость, а не просто за наших, как обычный рыцарь!.. Рыцарь за своих даже в том случае, если свои – сволочи, а паладин… для паладина все люди – наши!.. Для вас новость, что за преступления злодей должен быть наказан? На этом общество держится, иначе бы снова в стаю зверей, дерущихся за кусок мяса! Справедливость в том, что каждому да воздастся – так завещал Христос! Каждому – по заслугам. Никто не должен увильнуть от расплаты за злодеяние, иначе вера в справедливость закона… и даже веры в Господа будет подорвана!.. Эта женщина обманом и подлостью завладела большим богатством, за свои успехи и красоту платила жизнями близких ей людей… и что же? Стоило ей покаяться – и все будет прощено? Разве это справедливость?.. Кто так говорит, тот вредит делу Христа! Это потакание беззаконию, потакание преступлениям!.. Зато если кара будет жестокой, то вы, видевшие суровость и неизбежность, призадумаетесь: стоит ли за мелкие богатства расплачиваться так жестоко? Не лучше ли жить честно и по законам? Подумайте над тем, что я сказал! А потом скажете, надо было защищать эту женщину от наказания или нет!
Я отвернулся от священника, толпа в страхе попятилась, меня трясло, я сам чувствовал такой прилив адреналина, что вот-вот разнесет в куски, будто я наглотался взрывчатки. Я сам не понимал, почему такая ярость, потом сообразил, что это же я ору на всю дошедшую до моих дней дурацкую систему.
У дверей донжона меня догнал Зигфрид, я ощутил на плече его крепкую руку. Это было необычно, раньше он не смел хватать меня так бесцеремонно.
– Сэр Ричард, – сказал он настойчиво, – прошу вас, посмотрите!
У входа в оставленную мною церковь Сигизмунд стоял на коленях перед священником, а тот, сидя на колоде, медленно осенял его крестным знамением, что-то говорил, лицо гневное, в глазах огонь.
– Что делать, – сказал я со злостью, – не могу же я сказать Сигу, чтобы не слушал! У нас демократия. Хоть и военная.
– Священник говорит очень убедительно, – сказал Зигфрид.
Голова от усталости начала трещать, я морщился, спросил грубо:
– Ну и что? А ты почему не послушал?
– Я проще, – возразил Зигфрид. – Истины церкви – великие истины, но тяжело их нести всю жизнь. Я время от времени грешу, потом каюсь. И снова грешу. А Сигизмунд старается прожить вообще без греха…
– Обломится, – буркнул я. – Вот будет разочарование… Зигфрид, у меня был такой тяжелый день! Я всю задницу отбил в седле, с утра не слезал! В голове как будто черти молотками стучат. Пойду спать, а ты здесь последи, чтобы никаких митингов протеста и голодовок, хорошо? И чтоб касками на мосту не стучали.
Хорошо, мелькнула мысль, что никто даже не подумал, что я убоялся дьявола. Все-таки в мою мощь и отвагу верят, это немало, надо пользоваться. Просто поняли, что мне глубоко безразлична судьба продавшей душу и получившей за это немалые блага. Кто продает совесть или совершает преступление, тот должен и расплачиваться, а если в самом деле существует место, куда дьявол уволакивает свои жертвы, а там на них воду возит, туда им и дорога. Только что-то не верится, что это тот самый дьявол, с которым я уже общался. Даже если предположить, что с каждым он ведет себя в меру его понимания, все равно концы с концами не сходятся. Дьявол как раз усиленно сует эти блага в наше общество и совершенно справедливо уверяет, что ничего за это не будет. Даже если мы пойдем жечь церкви и ломать распятия, он только порукоплещет и скажет что-нибудь о борьбе с мракобесием.
