Антология Фантастической Литературы - Борхес Хорхе Луис
Но однажды вечером на улице появился нищий даос. Он просил подаяние и похвалялся, что лечит душевные болезни. Цзя Жуй приказал слугам его позвать. Нищий сказал: «Твою болезнь не вылечит ни одно лекарство. Но есть у меня одно сокровище. Оно поможет, если ты исполнишь все, что я скажу». Он вытащил из сумы небольшое зеркало, отполированное с двух сторон. На оборотной стороне было нацарапано: «Драгоценное зеркало Ветра и Луны». Монах объяснил: «Это зеркало из дворца Феи Ужасного Пробуждения. Оно излечивает хвори, вызванные нечистыми помыслами. Но остерегайся смотреть в его лицевую сторону — смотрись только в оборотную. Завтра я вернусь за зеркалом и найду тебя здоровым». С этими словами нищий ушел, не взяв денег, которые ему предлагали.
Цзя Жуй взял зеркало, посмотрелся, как учил даос, и в ужасе выронил его. Там отражался череп. Он обругал нищего и, разозлившись, решил посмотреть в лицевую сторону. Взял, посмотрелся и увидел госпожу Феникс: нарядно одетая, она манила его к себе. Цзя Жуй почувствовал, как его втягивает в глубь зеркала, проник сквозь металл и предался любви с Феникс. Потом она проводила его до выхода. Когда Цзя Жуй очнулся, зеркало было повернуто к нему оборотной стороной, в нем снова виделся череп. Ослабев от наслаждений обманчивого зеркала, Цзя Жуй все-таки не мог удержаться и еще раз посмотрелся в лицевую сторону. Феникс опять поманила его, он опять проник в зеркало и утолил свою страсть. Так повторялось несколько раз, пока двое мужчин не схватили его на выходе и не заковали в цепи. «Ведите меня, куда хотите, — прошептал он, — только дайте я возьму с собой зеркало». Больше он не сказал ни слова. Его нашли мертвым на липкой простыне.
Беспробудный сон Баоюя
Баоюю приснилось, что он точно в таком же саду, как у него дома. «Возможно ли, — спросил он, — что существует сад, похожий на мой собственный?» Появились служанки. Пораженный Баоюй воскликнул: «Значит, есть еще девушки, похожие на Сижэнь, Пинъэр и всех остальных служанок у нас дома?» Одна из служанок сказала: «Да это Баоюй. Как он мог здесь оказаться?» Баоюй подумал, что его узнали. Он шагнул к девушкам и объяснил: «Я прогуливался и случайно зашел сюда. Пройдемся еще немного». Служанки засмеялись: «Как глупо! Мы приняли тебя за Баоюя, но наш господин такой статный». Видно, это были служанки другого Баоюя. «Милые сестры, — сказал он, — мня зовут Баоюй. А кто ваш хозяин?» «Баоюй, — отозвались они. — Родители дали ему это имя, состоящее из двух частей, Бао (драгоценный) и Юй (яшма), чтобы его жизнь была долгой и счастливой. Кто ты такой, чтобы называться его именем?» Подняв его на смех, девушки ушли.
Баоюй огорчился. «Никогда со мной так не обходились. За что на меня взъелись эти служанки? Неужели на свете есть другой Баоюй? Нужно разобраться». С этими мыслями он вошел во дворик, показавшийся ему необыкновенно знакомым. Он поднялся по лестнице и вошел к себе в комнату. На постели лежал юноша. Вокруг пересмеивались служанки, занятые домашними делами. Юноша глубоко вздохнул. Одна из служанок спросила: «Что с тобой, Баоюй? Что-то приснилось?» «Я видел странный сон. Мне снилось, что я в саду, а вы меня не узнаете и бросаете там одного. Я иду вслед за вами в дом и вижу, что в моей постели спит другой Баоюй». Услышав эти слова, Баоюй не смог удержаться и воскликнул: «Я искал Баоюя, значит, это ты». Юноша вскочил и обнял его со словами: «Так это был не сон, и Баоюй это ты!» В эту минуту из сада позвали: «Баоюй!» Оба Баоюя вздрогнули. Снившийся исчез; другой воскликнул: «Вернись, Баоюй!» Тут Баоюй проснулся. Служанка Сижэнь спросила его: «Что с тобой, Баоюй? Что-то приснилось?» «Я видел странный сон. Мне снилось, что я в саду, а вы меня не узнаете».
Гилберт Кит Честертон
Возгордившееся дерево
На пути к Варварскому Побережью, где последний клин леса сходит на нет, зажатый с одной стороны пустыней, а с другой — огромным безмолвным морем, местные жители по сю пору рассказывают историю об отшельнике, обитавшем здесь в эпоху Темных Веков. Здесь, на сумрачной границе Темного Континента, вас настигнет ощущение Темных Веков. Лишь раз побывал я в тех местах, хоть и не очень отдалены они от того итальянского городка, где я прожил многие годы, но от этого вывернутый наизнанку метемпсихоз этого мифа едва ли покажется менее безумным, чем он есть на самом деле, с его лесами, оглашаемыми рыком львов, и темно-красным одиночеством пустыни вокруг. Гласит эта легенда о том, что отшельник св. Секурис, нашедший приют среди деревьев, полюбил их как друзей; поскольку многорукие эти гиганты, подобные Бриарею, оказались тишайшими и невиннейшими изо всех земных существ: они не бросались на малых птах, как львы, а скорее раскрывали навстречу им свои объятья. И он молил Бога, чтобы Он дал им возможность время от времени двигаться и гулять, как другие создания. И молитвами Секуриса, деревья сдвинулись с места, словно по воле волшебных песен Орфея. И жители пустыни с замиранием сердца наблюдали издали за отшельником, шествующим в окружении деревьев, словно школьный учитель среди своих учеников. Ибо дарована была деревьям свобода при условии неукоснительного послушания. Им надлежало возвращаться, как только отшельник позвонит в колокольчик, и, более того, подражать зверям только в движениях, не разрушая ничего вокруг и не пожирая себе подобных. Так вот, говорят, что одному из деревьев был голос, и голос тот не принадлежал отшельнику: однажды летним вечером в душном зеленом сумраке это дерево обнаружило, что некто в образе огромного змея сидит на его ветвях и говорит с ним. Все громче звучал тот голос в шепоте листвы, и дерево преисполнилось великим желанием расправить ветви, схватить птиц, что беззаботно порхали над своими гнездами, и разодрать их в клочки. В конце концов искуситель усадил на верхушку дерева своих собственных птиц — роскошных сверкающих павлинов. И дух хищника переборол дух дерева — оно рванулось вперед и поглотило сине-голубых птиц, так, что ни перышка не осталось, и вернулось в мирный сонм деревьев. Но говорят также, что с приходом весны, когда на других деревьях зазеленели листья, это дерево покрылось перьями странного оттенка и формы. И по этому чудовищному превращению отшельник догадался о грехе, содеянном деревом, и приковал его корнями к земле навеки, сказав при этом, что зло должно пасть на того, кто позволит этому дереву сойти с места.
Вавилонская башня
...эта история о разверстой в земле пропасти, уходящей неизвестно куда, всегда меня волновала. По форме это история напоминает магометанскую, но я не удивлюсь, если узнаю, что она гораздо старше, чем Магомет. Жил-был некто, прозванный Султан Аладин, — не тот, наш давний знакомец с лампой, разумеется, но, как и тот, имевший дело с джиннами, великанами и подобными существами. Сказывают, что он приказал великанам выстроить для него что-то вроде пагоды, возвышающейся выше звезд. Высочайшая из Высочайших, как называли ее строители Вавилонской башни. Но строители Вавилонской башни, в сравнении со стариной Аладином, вели себя скромно и непритязательно, как мышки. Они просто хотели построить башню, упирающуюся в небеса, — так, пустяк. А он мечтал о башне, пронзающей небеса, устремляющейся выше небес, все выше и выше. И Аллах наслал на него удар грома, вдавивший его в землю и пробивший в земле бездну, становившуюся все глубже и глубже, пока она не превратилась в бездонный колодец, подобно тому, как башня не имела вершины. И вниз по этой перевернутой башне душа спесивого султана падает и падает, и никогда не достигнет дна.
