Елизавета Абаринова-Кожухова - Искусство наступать на швабру
СОН ИБИКУСОВА
Сидя за раздолбанной пишмашинкой, Ибикусов пытался выжать из себя еще несколько строчек заказанного гениального произведения: «Маня поспешно разделась и швырнула сорочку на стул… Ваня повалил ее на постель и грубо ввел член во влагалище… Маня испытала убийственный оргазм…»
— Нет, не то, все не то, — в отчаянии воскликнул Ибикусов. — И дернул же меня черт взяться за эротический рассказ! Ну не мое это дело. Все равно ведь лучше, чем Эдичка, не напишу…
Ибикусов засучил рукава и снова кинулся в бой:
— «Ваня попил пивка и ввел член. Маня дергалась под ним, будто ее включили в электросеть. Скорость их движений нарастала, пока они, наконец, не кончили…». Опять какая-то чепуха. Ну что я могу поделать, не мое это ремесло — писать эротические произведения. Мне бы чего-нибудь возвышенного, о расчлененных трупах, о вампирах и о мучительной страшной смерти… Видимо, разным творческим личностям покровительствуют разные музы, и мне — явно не та, которая покровительствует эротике. A что делать — высокие и светлые чувства в наше время никому не нужны, а жить как-то надо, вот и берешься не за свое дело… Ну ладно, поехали дальше: «Любовники бурно кончили, Ваня вывел член из влагалища Мани, они допили пивко и стали неспешно одеваться…»
В этот момент по комнате пробежал легкий ветерок. Ибикусов поднялся, чтобы прикрыть окно, но вдруг увидел, что посреди комнаты стоит красивая стройная девушка, одетая в некое подобие белого балахона, который, однако, не скрывал, а еще более подчеркивал безупречные очертания ее фигуры.
— Что вам угодно, сударыня? — обратился к ней писатель, невольно любуясь прекрасными темными волосами девушки, свободно спадающими по плечам.
— Вы господин Ибикусов? — невысоким, но очень мелодичным голосом спросила девушка.
— Ну, я, — ответил Ибикусов.
— Я — ваша новая Муза, — представилась гостья.
— Кто-кто?
— Муза. Я буду помогать вам писать эротический рассказ.
«Ну все, дописался, — мелькнуло в голове Ибикусова. — Точно, крыша поехала. И вроде ничего не пил, разве что пиво… A как хороша!».
Девушка подошла к столу и глянула в рукопись.
— «Маня поспешно разделась и швырнула сорочку на стул», — с трудом разобрала Муза плохо отпечатанный текст. — Ну разве так пишут эротические рассказы?
— A как? — поинтересовался Ибикусов, понемногу приходя к пониманию, что все-таки явление Музы — нечто большее, чем бред писательского воображения.
Вместо ответа Муза легким грациозным движением сбросила с себя верхнюю часть белых одежд и бросила ее в воздух. Ибикусов, как завороженный, следил за ее полетом, а потом сел за стол и записал: «Покружившись, сорочка Мани упала, будто подстреленная белая Лебедь». A Муза читала дальше:
— «Попил пивка и ввел член»… Причем тут пиво, господин Ибикусов?
— Не знаю, — пожал плечами новоиспеченный великий писатель. — Все так пишут.
— Ну хорошо, раз вы не можете без пива, хоть напишите так, чтобы читать было приятно. — Муза взяла баночку с остатками пива и плеснула себе на грудь. Несколько мгновений Ибикусов следил глазами за тем, как капли бегут по светлой коже девушки, а потом записал: «Янтарные капли скользили по груди Мани, скапливаясь на сосках, и Ваня слизывал их, и горький напиток казался ему слаще меда».
Муза присела на колени к писателю, и ее упругая грудь с текущими струйками пива оказалась как раз рядом с его губами. Ибикусов целовал грудь Музы, а та ласково гладила его жесткие волосы. Наконец, девушка чуть отстранилась от своего ученика и вновь заглянула в его рукопись:
— Ну, что ты там еще написал? «Ваня разделся донага и ждал прихода Мани. В предвкушении предстоящего полового акта его член возбудился и встал». Да-а… Послушай, Ибикусов, я сейчас ненадолго выйду, а ты постели постель и разденься.
— Зачем? — испуганно спросил Ибикусов. Муза улыбнулась:
— Узнаешь, милый.
Муза выпорхнула из комнаты, а Ибикусов, сделав все, как она ему велела, присел на постель. Потом резко вскочил, подбежал к столу и записал: «Ваня ждал прихода Мани. Минуты тянулись, как столетия. Его тело погрузилось в невыразимую истому ожидания. И вот…»
И вот в комнату вернулась Муза. Как прежде, она была обнажена выше пояса, а белая юбка опускалась до пят.
— Ты готов, дорогой? — почти пропела девушка.
— К чему?
— К творчеству, милый, к творчеству. Мы с тобой должны создать настоящий гимн торжествующей любви. Вот что это: «Маня дергалась, будто ее включили в электросеть»?
— A как?
Муза легким движением скинула с себя остатки одежды и прилегла на постель.
— Присядь со мною рядом, — попросила девушка. Ибикусов сел на краешек постели. — Поцелуй меня. — Ибикусов нагнулся, и их уста слились в бесконечном поцелуе. Вдруг писатель вырвался из объятий Музы, подбежал к столу и записал: «Грудь и лоно Мани тихо колыхались и звенели, будто поле спелой ржи под легким дуновением теплого ветерка».
Ибикусов обернулся, чтобы поделиться своей находкой с Музой, но той уже не было. Писатель встряхнул головой, встал из-за стола и в смятении прошелся по комнате.
«Что это было — сон или явь? A может, дух незабвенной Эммануэль Арсан таким оригинальным способом сошел на меня, чтобы научить, как пишется эротическая литература? По крайней мере, теперь-то я знаю, как это делается».
Ибикусов сел за стол и продолжил: «Ваня и Маня полежали на постели, затем, почуяв зов похоти… нет, лучше зов плоти, попили еще пивка и…». Ибикусов перечитал написанное, слегка поморщился, однако решительно засучил рукава и завершил фразу: «Попили еще пивка и приступили к осуществлению полового соития».
* * *Долетевшие с вершины холма крики разбудили Ибикусова. «Оргазм под пивко», — еще не совсем отойдя от сна, подумал репортер. Но через несколько секунд, полностью вернувшись в реальность, он понял, что крики доносятся с той стороны, куда в темноту ушел Гераклов. «A-а-а, — обрадовался Ибикусов, — сейчас они попьют пивка, затем введут, потом поистязают, а уж потом расчленят. Ах, как кричит, как кричит! Эти чарующие звуки ласкают слух. Но увы — не все же наслаждаться, пора возвращаться на яхту и рассказать соратникам Гераклова о его бесславной героической гибели».
Ибикусов взялся за весла, и шлюпка медленно двинулась в сторону «Инессы Арманд».
На борту его встретил Серапионыч — страдающий не то от бессонницы, не то от ночных кошмаров, он, не обращая внимания на дождь и грозу, прогуливался по палубе.
— Где вы были? — строго спросил Серапионыч Ибикусова. — Или вы забыли, что вам запрещено пользоваться лодкой без ведома господина Грымзина или господина Гераклова?
