Войцех Жукровский - На троне в Блабоне
Он незаметно выскользнул из дому. Листья манговых деревьев сверкали в лунном сиянии. Похожие на тучи горы закрывали горизонт. Высоко в горах, на тропе, он различил вереницу мерцающих огоньков; голосов и молитвенного пения он не мог услышать, однако знал, что это бредут пилигримы. Как хотелось ему быть с ними… Ему показалось, что луна — это всего лишь выход из грота, в котором он до сих пор блуждал, и только там, снаружи, в мертвенном блеске луны он увидит иной, неизменный мир, отыщет свое собственное место. Он вздрогнул, ибо совсем близко, в густом кустарнике, жалобно заплакал шакал.
Чакраварти вернулся домой и лег подле жены.
Прикосновение холодного тела разбудило Савитри, она широко открыла глаза, но не осмелилась спросить мужа, куда он выходил. Они лежали друг возле друга и были чужими. Она слышала его глубокие вздохи, произнесенные шепотом слова, предназначенные не для ее ушей. Она чувствовала: что-то изменилось в душе мужа, как будто он внезапно умер или, что еще хуже, перестал ее любить. Крупные слезы потекли из ее широко открытых глаз, она была в отчаянии оттого, что ничем не может помочь любимому человеку.
— Я ухожу, — сказал он спокойным голосом, — я слышал голос, которому должен подчиниться. Если я останусь здесь, я буду презирать себя, а тебя только возненавижу… Мы прожили с тобой самые счастливые годы. Ты родила мне детей. Ты — хорошая жена. И я хочу запомнить тебя такой, поэтому не пытайся меня удержать. Я иду навстречу своему предназначению. У меня нет от тебя секретов, ты знаешь мои дела, купцы тебя уважают, слуги послушны и преданы тебе. Ты можешь вести все дела, пока не подрастет сын.
— Я не понимаю тебя, но пусть будет так, как ты сказал. Помни, что это твой дом, я буду ждать тебя всегда, до конца моих дней…
— Считай меня умершим. Но не отчаивайся, видишь, умерший обнимает тебя на прощанье, гладит твои волосы, касается губами твоих глаз. Правда, он покидает тебя, но, если там он отыщет то, к чему стремится, зачем ему возвращаться? — говорил он о себе, словно о ком-то постороннем.
— Ты полюбил меня, сделал матерью, почему не хочешь стать моим наставником на пути совершенствования — я была бы самой верной твоей ученицей?
Он смотрел в преданные, полные слез глаза, понимал ее боль и испытывал к ней жалость. Однако ему казалось, что он взирает из невероятной дали на давно известную, уже много раз происходившую сцену.
— Если я постигну силу таинства, высшую истину, то вернусь, чтобы поделиться ею с тобой.
Красноватые отблески вспыхнули на стене. Это пробуждался новый день, который должен был стать днем рождения.
Он вышел на тропинку и направился в горы. Они возвышались темные, неприветливые, из взлохмаченной зелени вздымались скалистые хребты, медленно окутываясь белесым туманом.
Дойдя до перевала, он обернулся еще раз. Там, внизу, белел город, словно выпавший из рук смятый платок. С трудом удалось ему отыскать собственный дом, укрытый среди пышных крон деревьев, крыши складов и сараев, голубоватый, расплывшийся вширь дымок сушильни. В глаза ему бил ослепительный блеск солнца.
Неделю спустя он встретил йога. Это был Вина Матхотра, сухой старик с выпуклым лбом, какой иногда можно увидеть у рахитичных детей. Седеющие пряди волос спускались ему на плечи, большие черные глаза отражали мир, но не позволяли его страстям проникнуть внутрь. Он сидел в нише скалы, скрестив ноги, с заложенными высоко стопами, с вознесенными руками, словно принимал невидимое подношение.
Чакраварти сел в сторонке от окружавших старика учеников, ожидая, пока йог соизволит его заметить.
— Ты жаждешь познания… Хорошо, я назначу тебе испытание. Первое: ты должен овладеть своим телом, ты, а не оно, будешь ему приказывать. Оно будет кричать и умолять, но ты заставишь его умолкнуть. Только тогда ты увидишь себя.
И купец стал усердно изучать йогу. Он учился простым вещам: искусству правильно дышать, воспринимать силу света. Гимнастические упражнения, горсть чистого риса, фрукты и родниковая вода сделали его худым, но мускулы у него окрепли. Часами просиживал он в определенных позах или так размахивал бамбуковой палкой с привязанным к ней камнем, что спина стыла от пота, охлаждаемого дуновением плывущего с гор ветра.
В нем пробудилось неукротимое, почти гневное желание сравняться с другими учениками. Он завидовал им, мучил свое тело и дух, временами его охватывала глубокая грусть, и тогда он чувствовал себя как человек, блуждающий во мраке.
А ученики учились вспоминать свои прежние воплощения и пытались прозреть свое будущее, погружались в лотосовую реку, а похожие на статуи тела их у скалистой стены оставались часами недвижимы. Однажды вечером он был свидетелем того, как из-за стены полуразвалившейся святыни, мягко ступая, вышла тигрица; гортанно мурлыкая, она царапнула когтями утоптанную землю, но ни один из йогов даже не шелохнулся, и тигрица, словно струсив, удалилась, колючий кустарник и высокая трава сомкнулись за ней.
Одним из простейших упражнений, опытом рассредоточения и объединения себя в одно целое, была способность проникать сквозь стены.
— Это всего лишь камень и кирпич, его долбит вода и разрушает ветер. Вы же несокрушимы. Эта стена не может быть для вас преградой, ваша вера могущественна, вы должны обрести твердую уверенность, что сумеете проникнуть сквозь стену… Вы должны просто не замечать ее, она не является препятствием для вашего духа, — говорил ученикам Вина Матхотра и шел прямо на оплетенные плющом и поросшие мокрым мхом камни. И стена не осмеливалась его остановить.
Ученики робко следовали его примеру и один за другим, словно вода через сито, просеивались сквозь камни и кирпичи, чтобы на другой стороне снова стать собой и славить наставника.
Чакраварти ринулся на стену, как на противника, он шагал уверенно, а когда почувствовал бьющий от камней холод, ощутил всем телом несокрушимое упорство, цепкое нежелание, тяжесть, ударил плечом, царапал ногтями… Но стена презрительно оттолкнула его.
— Ты все еще слабее ее, — сказал йог, — тебе надо научиться рассредоточивать и соединять свое тело, ты должен лучше познать самого себя. Ты спешил, идя по ступенькам опыта, хотел быть лучше других, вместо того чтобы сохранять покорность, умеренность и спокойствие. Продолжай испытания и дальше, безустанно. Придет такой день, когда она будет вынуждена расступиться перед тобой.
И Чакраварти удалился, чтобы терпеливо принудить свое тело, как испуганного коня, совершить прыжок в неизвестное, едва ощутимое, но доступное другим ученикам.
