Вадим Панов - Головокружение
— Предатель!
Арнольд ударил Ваню в бок. Он полностью восстановился, а потому удар вышел крепким, да еще рядом с разрезом на животе, и Сиракуза вскрикнул от резкой боли, ослабил хватку, и Арнольд мгновенно освободил вооруженную руку.
— Сдохни.
Мачете вновь взлетело вверх, Ваня зажмурился, но…
Репортер уполз, но не сбежал. Не остался в уголочке, дожидаясь, чем закончится поединок, не сдался. Трясясь и подвывая от страха, шас прополз за стойку, где предусмотрительный Упций держал дробовик, и взялся за оружие. Репортеру было страшно и противно, он не хотел никого убивать, но не видел другого выхода. Он взялся за оружие и поднялся на ноги.
И в тот самый миг, когда мачете взлетело вверх, прицельный выстрел снес Арнольду половину головы.
Эпилог
«Непотопляемый Кувалда. Нельзя сказать, что результат грандиозной междоусобицы был предсказуем — свидетели показывают, что в Южном Форте шла настоящая война. Но и неожиданным его назвать трудно: одноглазый Кувалда в очередной раз доказал королеве Всеславе, что способен контролировать свою непутевую семейку…» («Тиградком»)
* * *— А жалко, мля, что Чемофан, фурак такой, пулю схлопотал, — протянул одноглазый, разглядывая новенькую, свеженамалеванную картину «Величайший фюрер Кувалда вступает в освобожденный Южный Форт в сопровождении верных Шибзичей». Холст, масло, безвестный студент Суриковского за двойную цену. — Если бы он, фурак такой, выжил, то был бы законно повешен на рафость честным ребятам.
— И не говори, твое великофюрерское, — верноподданно поддакнул Копыто. — Удавить его было бы здорово, а то государственная виселица простаивает, мля, словно у нас веревка кончилась.
— А она не кончилась, — прежним, размеренным тоном продолжил одноглазый и вдруг посмотрел на уйбуя. Оценивающе посмотрел, словно мысль какая в голове образовалась случайно. — Но непонятно, мля, кого к веревке той прицепить ненафолго?
— Гнилича какого, или Дурича, — предложил Копыто. — Их много развелось.
— И ханцлеров тоже развелось, — заметил Кувалда.
— Один всего, — уточнил уйбуй. — Был.
— Фля семьи это много.
— Дык он уже в отставке давно. — Копыто умильно улыбнулся. — И ничо такого боле не замышляет.
— И фолю мне вернуть не замышляет, которую заныкал тогфа?
— Так доля та в вискиделательную машину вложилась, — хладнокровно ответил уйбуй. — И Дуричи тупые ее бетонной плитой придавили.
— Жалко, что ее, а не тебя.
— Не, совсем не жалко, ни хрена. Вискиделательную машину жалко, а вот то, что я уцелел — не жалко, а очень даже хорошо.
Преданности, с которой Копыто смотрел в единственный глаз фюрера, могла бы позавидовать самая верная на свете собака. «Умру за тебя, коль прикажешь!» — обещал пламенный взгляд уйбуя и не позволял фюреру заподозрить неладное.
«Он будет денег требовать, но ты не тушуйся, — втолковывал Ваня. — Доказательств у Кувалды никаких нет, говори, что все вложил в винокурню, и он отстанет. Теперь все от тебя зависит, это дело отработаешь, то и получишь».
А отрабатывать было что: честный Сиракуза сохранил для Копыто изрядную сумму, вот ее-то, родимую, уйбуй и защищал, изо всех сил создавая на физиономии нужное выражение.
— То есть ты все-все-все свои бабки в вискифелательную махинацию ухнул? — с подозрением осведомился Кувалда.
— Все-все-все, — подтвердил Копыто.
— Ифиот, мля.
— Для семьи старался, твое великофюрерское.
— Фля семьи старайся, но себя не забывай.
— Можно я запишу?
— Я те запишу, мля, грамотей хренов. — Одноглазый помолчал. — На какие шиши я теперя Форт восстанавливать буфу, а?
Бывший канцлер уныло развел руками, всем своим видом показывая, что о «шишах» каких-то ему ничего неизвестно.
— А может, повесить тебя все-таки, а? Как изменщика и растратчика?
— А можа, лучше я в твою честь кого-нибудь другого повешу? — вопросом на вопрос ответил Копыто.
— Соскучился, что ли?
— Не без этого, — кивнул уйбуй и доверительно сообщил: — В Англиях этих и прочих бенилюксах душно, до беспредела, мля. Вешать можно тока в заграницах, то есть, ежели кого повесить хочешь, то надо завербоваться и на юг мотать, а я не мог вербоваться, потому как я был миллионер и не по чину…
— Заткнись.
— Слушаюсь!
— Кретин!
— Так точно!
Кувалда помолчал, после чего поинтересовался:
— Уйбуем быть хочешь?
— Я? Да я… Да я за тебя… За тебя… — Копыто поднапрягся и выдавил из глаза настоящую слезу. — Кого хошь… за тебя…
— Лафно, лафно, мля, не хнычь. Только впрефь — никакого крысятничества.
— Да ни в жисть!
— В таком случае, — одноглазый благодушно потрепал уйбуя по плечу, — с возвращением в семью, фубина.
* * *Как все бессмысленно: надежды, мечты, слезы…
Как все жестоко.
Вчера вечером, закутавшись в одеяло и спрятав лицо в подушку, Даша надеялась, что время лечит. Искренне верила, что одной ночи окажется вполне достаточно, чтобы оставить позади все последние события. Надеялась проснуться в хорошем настроении, начать все с чистого листа…
Или не проснуться вообще.
Глупая, конечно, мысль, но она мелькнула при виде пустой квартиры. Душной, потому что июнь в Москве выдался на удивление жарким, и одновременно холодной, словно вырубленной из льда. Квартира, в которой рухнула ее скромная личная жизнь. Сначала она, а за ней и мечта.
Удивительная мечта стать могущественной волшебницей.
Еще вчера утром Даша верила, что чудо возможно. Еще вчера вечером она стояла в шаге от мечты, на расстоянии вытянутой руки, на расстоянии одного-единственного удара. Вчера… И она не смогла. Не переступила через себя, решив остаться тем, кто она есть — простым, но хорошим человеком.
Чья мечта разбилась вдребезги.
Не проснуться…
Глупая мысль едва скользнула по краешку сознания, но след оставила глубокий, с ухмылкой спросила: «Может, так будет проще?» — и продолжала спрашивать снова и снова.
Не проснуться…
Но не получилось.
Даша раскрыла глаза около одиннадцати и сразу поняла, что время ничего не лечит. Во всяком случае, не боль от погибшей мечты. А потому валяться в кровати, как поступила бы она в любой другой воскресный день, девушка не стала. Поднялась, накинула халат, на автомате посетила ванную, затем вышла на кухню, включила кофеварку — есть не хотелось, и уселась за стол.
Почему мечта требует платы? Потому что ничего не дается даром? Да, так, и с этим Даша давно смирилась. Жизнь есть жизнь, так что пусть будет плата, пусть, но почему такая высокая? Что именно в желании стать волшебницей требует крови?
