Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – майордом
Мы пробирались по узкой и очень извилистой тропке, но я обратил внимание, что протоптана очень хорошо. Госпожа пару раз споткнулась, я едва успевал подхватывать, чтобы не ушиблась о камни, наконец пошел рядом, держа руку наготове.
Она заметила одобрительно:
– Бизель, ты выбрала удачно. У него глаза, как у рыси.
– Мне нравится служить вам, – ответила моя подружка польщенно. – Я стараюсь!
Эвкалипты пахнут одуряюще, запах мимоз липнет к телу, как жидкий мед. Даже камни источают сладостный чувственный аромат, а со всех сторон мои чуткие уши улавливают жаркое дыхание земной плоти, что днем придавлена заботами и делами, а сейчас наступает ее время…
Удивительно звонко и красиво прокричала спрятавшаяся между камнями жаба. Москиты и прочая насекомая мелочь пугливо умолкли, я слышал только шорох наших шагов, затем снова начался этот волшебный ропот, будто со мной говорит сама земля, но я уже не слушал: впереди грозно блестят лунным серебром древние стены храма, настолько странные и чудовищные, что у меня сжалось сердце.
За спиной Бизель шепнула пугливо:
– Ночью он всегда страшнее…
Стены шли навстречу, слегка покачиваясь, я не мог оторвать от них зачарованного взгляда, даже о госпоже забыл, но здесь она, похоже, знает каждый камешек, опередила, я только увидел, как с двух сторон поднялись бесшумно две фигуры в черном. Она что-то шепнула им, они отступили снова.
– Мы тоже? – спросил я.
Бизель сказала тихо:
– Ну да, конечно. Подождем ее внутри.
У нас ничего не спрашивали, видимо, пароль распространяется и на слуг. По ту сторону дверного проема обнаружилась широкая лестница, ведущая вниз, там озарено красным огнем факелов.
Бизель притихла и не отрывала взгляда от своей госпожи. Мы спустились в просторный зал, освещенный едва-едва. Даже я видел плохо, что на другой стороне, странно, для меня обычно помех не было.
Госпожа обернулась и бросила коротко:
– Ждите здесь.
– А сколько? – рискнул спросить я.
Она ответила раздраженно:
– Бизель скажет.
Стена перед ней расступилась, я успел увидеть по ту сторону множество мелких огней, словно горят слабые свечи, женщина шагнула на ту сторону.
Бизель пошла за ней, но оглянулась и сказала торопливо:
– Я скоро вернусь!.. Мне можно больше, чем тебе, но… далеко уходить тоже нельзя…
– Подожду, – пообещал я.
Каменные блоки сдвинулись с такой легкостью, словно из папье-маше. Я никогда не понимал той дури, когда археологи трогают какую-нибудь фигню в подземельях египетских фараонов, и начинают сдвигаться стены или запускаются гигантские маховики. За тысячи лет все эти механизмы рассыпались бы в прах, а самые стойкие пружины распружинились бы, однако сейчас стены из массивных каменных блоков в десятки тонн именно сдвигаются и раздвигаются… Впрочем, все объясняет магия. Она всегда все объясняет.
В помещении темень, смутно светится только выход наверх. Стена ровная, ни один блок не выдвигается дальше, чем на пару миллиметров, удивительная точность для таких построек. Я пошел вдоль стены, проводя кончиками пальцев по камню, угол геометрически точный, можно так ходить по кругу, вернее, квадрату, но вряд ли что-то интересное замечу.
Когда я шел обратно, опустив руку ниже и ощупывая камень, в одном месте ощутил покалывание в кончиках пальцев. Сердце застучало чаще, я нагнулся, в пальцы бьют невидимые крохотные молнии, снова ощупал. В мозгу стучат злые молоточки: откройся! Умоляю… не хочешь, тогда приказываю!.. На мне столько колец, в том числе и это гребаное Кольцо Всевластия, аж мурашки от такого названия, ну хоть что-то сделай!.. Приказываю пропустить на ту сторону…
В спину пахнуло жаром. Я оглянулся в страхе, в двух шагах часть стены неожиданно засветилась темно-багровым. Отчетливо, хоть и в красном свете видно по ту сторону еще помещение, толстые колонны, удерживающие свод, каменные фигуры вдоль стен.
Я протянул руку, но жарче не стало, а когда робко коснулся темной багровости, пальцы ощутили только тепло. Я пощупал, втайне надеясь, что пальцы погрузятся, как в нагретое желе, однако ощутил шероховатую твердость камня. Некоторое время щупал, пытаясь как-то пролезть, или на что-то надеясь, наконец, утомившись от бесплодных попыток, пошел дальше.
Тупой дурак, как я все-таки догадался поднять рыло, не понимаю. Наитие или, скорее всего, оттуда потянуло другим запахом. Почти под самым потолком недостает камня, дыра такая, что можно просунуть голову.
Я поискал взглядом глыбу, ее откатили под противоположную сторону, дотащил, кряхтя, встал на нее, но не дотянулся до отверстия. Пришлось слезть, поставил торчком, неустойчиво, зато, поднявшись на цыпочки, с сильно бьющимся сердцем заглянул в тайное тайных.
Зал еще больше этого, на полу ярко-красным нарисована огромная звезда дьявола. Толстые свечи тускло светят на концах лучей, огоньки зловеще-лиловые, цвета гниющей плоти, да и сами свечи из темного воска, отвратительного даже на вид. Под стенами в два, а где и в три ряда застыли люди в темных плащах с надвинутыми на лица капюшонами.
Слева от звезды длинный черный камень с характерными желобками по краям для стока жертвенной крови, справа массивный каменный стол, сделан с нарочитой грубостью, от него веет первобытной силой, полной дикости и свирепости. Кажется странным, что поклоняются здесь не простолюдины, привыкшие к грубой жизни, а утонченные аристократы, но как раз это мне и понятно, грамотный.
На массивной плите, что служит столешницей, большой череп с красными глазницами, кинжал с деревянной ручкой и каменным лезвием, а также чаша из человеческого черепа. Снизу все в золоте, толстая ножка с широким основанием, а верх нарочито оставлен без отделки, даже напильником не прошлись по кромке.
По ту сторону звезды в каменных чашах полыхает огонь, оранжевые языки беспокойно мечутся, вытягиваются, словно хотят оторваться и унестись к своду. Хозяйку моей игривой подруги я узнал даже под капюшоном, она медленно, как в трансе, двигается к этим чашам, все в зале стоят абсолютно неподвижно, мне показалось, что даже не дышат.
Она подошла к одной из чаш горделиво и некоей танцующей походкой, виляя бедрами, как портовая шлюха.
Я услышал ее хриплый от страсти голос:
– Во славу Сатанаила!
Все затаили дыхание, она протянула руку к огню. Ладонь вошла в пламя, как нож в горячее масло. Я тоже замер, а она, подержав несколько долгих мгновений ладонь в пляшущих оранжевых языках, с царственной грацией подняла руку. По залу пронесся удовлетворенный шепот: не меньше трети огня переместилось на ее ладонь. Она медленно сблизила руки, ладони сошлись ребрами. На второй тоже вспыхнуло пламя.
