Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император
Я быстро повернулся к сэру Норберту.
— Организуйте. И снабдите. Это весьма!.. Видите, что значит народная инициатива лорд-канцлера и поддержка легитимной власти?.. Это несбыточная мечта любого тирана и угнетателя.
— Вот так пробираться, — уточнил Норберт, — по странным ходам, прячась от пауков? Это ваша мечта?
— Сэр Норберт, — сказал я с укором, — а разве это не идеальная жизнь для мужчины? Вот смотрите на герцога. Да не туда смотрите, теперь у нас сэр Альбрехт не сэр Альбрехт, а герцог Гуммельсберг! Вот он хоть и сворачивает всегда налево, но готов всю жизнь здесь пробираться на четвереньках… Ведь правда, ваша светлость?
Альбрехт проговорил с неохотой:
— Да, конечно, ваше величество… Всю жизнь мечтал вот так как бы вот. Там по болоту среди лягушек, уже весь в бородавках, здесь пауки размером с баранов, одними бородавками не отделаюсь… Разве не счастье?
— Вот видите, — сказал я Норберту наставительно, — настоящие мужчины правильно понимают истинное счастье, а не то, что считают счастьем простые и ни разу не грамотные… А теперь двигаемся-двигаемся, не спим! Сколько можно? Ну одну минуту, ну две, но три — это уже свинство!
Альбрехт напомнил:
— Да никто и не спит, ваше величество!
— Это иносказательно, — сказал я, — быстрее, орлы. Чувствую, сэр Волсингейн еще дерется. Боудеррия сумела вырастить героев.
Боудеррия ничего не ответила, только отпихнула и прошла вперед.
Впереди совершенно бесшумно левая и правая стена медленно сдвигаются, коридор, и без того узкий, становится совсем уж, все заговорили в беспокойстве.
— Можем проскочить, — сказал я, — все готовы?
Сэр Норберт проговорил угрюмо:
— Еле ноги волочу, но если надо, то хоть зайчиками…
— Мышками, — заверила Боудеррия.
Я вскинул руку.
— Тихо!.. Ждем.
Они остановились за моей спиной, хриплое дыхание жжет мне спину, Боудеррия вздохнула и вернула мечи в ножны.
— Что-то не так?
— Возможно, — сказал я, — это просто цикличное…
— Что-что?
— Вроде дыхания, — объяснил я. — Или сердцесту-чания… Хотя для легких всего Маркуса это мелковато, но подождем чуть…
Стены сдвинулись уже настолько, что если бы мы и успели проскочить половину, то ярдов через двадцать впереди нас бы зажало. Думаю, от всего отряда остались бы сухие шкурки толщиной в кленовый лист, стены выглядят живыми, но все-таки из металла…
Они подошли одна к другой настолько близко, что даже всегда спокойные Тамплиер и бесконечно верящий в меня Сигизмунд задержали дыхание.
У меня мелькнула безумная мысль, а вдруг стены того, щас ка-а-ак аннигилируют!.. Маркусу же нужна энергия?..
— Будут бодаться, — предположил Норберт.
— Я ставлю на левую, — ответил Альбрехт.
Я тоже невольно задержал дыхание и по тому, как стало тихо за спиной, понял, весь отряд застыл в страшном ожидании.
Стены соприкоснулись, я все еще не дышал, ожидая чего-то страшного, однако ни взрыва, ни лязга, ни скрежета, стены вошли одна в другую.
Вошли и продолжали вдвигаться, как гигантские вакуоли, а может, и не вакуоли, совершенно бесшумно, словно не из плотного металла, а из разреженного газа.
Боудеррия сказала мрачно:
— Мне кажется, идти в самом деле не стоило.
— Кто знает, — ответил я. — Но подождем чуть, все равно перевести дух нужно, а потом либо вернемся…
Стены входили одна в другую еще несколько минут, затем одна стала короче, как затихающая волна. Остатки ее вошли в пол, Норберт вытянул шею, всматриваясь настороженно, но тот оставался таким же с виду нерушимо твердым, неровно блестящим, будто покрытым слизью.
Я кивнул на открывшийся проход.
— Видите, просто нужно переждать. Маркус все-таки хозяин, уважение выказывать надо. А сейчас можно идти.
— Хуже того, — сказал Альбрехт со стоном, — нужно.
Он поднялся, подержал меч в руке, но, судя по его лицу, понял, что еще не отдохнул, и со стуком вбросил в ножны, но даже это у него получилось привычно изящно и даже франтовато.
Нортон пошел впереди, держа факел над головой, но вскоре замер у некой черты.
Мы заторопились к нему, сердце у меня оборвалось. Норберт стоит на краю бездны, пропасть выглядит бездонной, справа и слева отвесные блестящие стены, не обойти, и только я вижу, что там, куда не достигает свет факелов, небольшая вытянутая по краю пропасти площадка, а в стене два идеально ровно вырезанных туннеля. Но пропасть ярдов в двадцать, такую не перепрыгнешь, разве что в два-три приема.
Альбрехт пробормотал:
— Долго ли граф Волсингейн сможет выдерживать напор филигонов?
— Теперь это уже неважно, — ответил Норберт мрачно.
Я сказал бодро:
— Ах, какая прекрасная пропасть!
Альбрехт поинтересовался сдержанно:
— Чем же, ваше величество?..
— Широко, — сказал я, — никакой филигон не перепрыгнет.
Он пробормотал:
— А мы?
— Мы перепрыгнем, — сообщил я. — Где пройдет олень, там пройдет и сэр Тамплиер, а где он не пройдет, там пройдет герцог Альбрехт. Как?.. Сейчас попробуем один из тысячи способов.
Я присмотрелся к камням на той стороне, с той стороны край пропасти на целый ярд ниже, что весьма, взял стрелу, но не стал накладывать на тетиву, как все ожидают, а быстро привязал на середину конец Глейп-нира. Веревка тонкая, не веревка, а шнур, почти нить, и когда наложил на тетиву и прицелился в противоположную от нас сторону, Альбрехт простонал:
— Только не это…
— Догадались, герцог, — сказал я с одобрением. — Молодец я, красавец и умница, такие кадры у меня быстро схватывающие.
Стрела сорвалась с тетивы и пропала в темноте. Только я видел, что на той стороне ударилась о стену и благополучно упала за валунами. Я потянул за веревку, стрела уперлась, зацепившись обоими концами.
Я вручил другой конец Альбрехту.
— Его светлость, — сказал я, — жизнерадостным воплем, полным ликования, выразил жажду первым перебраться в темноту и неизвестное. Берите пример! Сейчас он его закрепит здесь и… ринется!
Сигизмунд сказал жадно:
— Можно вторым я?.. Все равно честь быть первым принадлежит герцогу Гуммельсбергу!..
— Можно, — милостиво сказал я.
Альбрехт метнул на меня взгляд, способный убить на месте интеллигента, но я, как и Чехов, мне стыдно только перед собаками, а так все божья роса, сказал жизнерадостно:
— Кто следующий?
Норберт произнес мрачно:
— Я. Могу и вместо герцога.
— Да, — сказал Альбрехт живо, — сэр Норберт ведь разведчик!
— Он глава, — напомнил я, — должен других посылать. Далеко посылать, все-таки разведка внешняя.
