"Зарубежная фантастика 2024-4" Цикл "Люди льда". Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Сандему Маргит

– Да, но у вас же есть общий сын, – заметил Кристер. Тула оглянулась на него. Что это, язвительная нотка в его голосе?

– Да, конечно, у нас есть наш малыш, – сказала фру Бакман. – Но мой муж был исключительно привязан к дочери.

Действительно, в лице Кристера явная ирония. Тула, знавшая своего сына и боявшаяся неосторожного выпада с его стороны, быстро произнесла:

– Трагическая история, фру Бакман. Очень жаль, что мой сын вчера затронул такие чувствительные струны вашей семьи, это было ужасно тяжело для вас.

– Ну что вы, я понимаю его недоумение, – сказала дама и поднялась.

Тула неискренне предложила чашечку кофе, но та отказалась: ей предстоит долгое возвращение в Линчепинг, а уже поздно. Кроме того, ее муж не знает об этом визите, он ужасно расстроен…

Хозяева с облегчением вздохнули, когда она ушла.

– Ну, это все объясняет, – сказал Томас.

– Разве? – воинственно возразил Кристер. – Все объясняет?

– Кристер прав, – изрекла Тула. – Тут дело нечисто. Ее объяснения не объясняют ничего.

– Да, ничего, – сказал Кристер. – Чтобы Бакман горевал о дочери? Об этом не может быть и речи! Магдалена говорила, что он никогда не смотрел в ее сторону. Злился на нее, что она не родилась мальчиком. И что когда родился ее брат, отец стал замечать только его. Магдалена вовсе не существовала для коммерции советника! Уверен, что именно он послал сюда свою жену!

– Цель этого визита очевидна: заткнуть рот Кристеру, – заявила Тула. – Думаю, разумнее всего прикинуться, что мы проглотили эту грубую наживку. И как она обрадовалась, что мы уезжаем! На край света, – по ее представлениям, Норвегия именно там. Теперь они оставят нас в покое. Одному Богу известно, что бы они иначе задумали!

Кристер содрогнулся. Ледяные глаза четы Бакманов могли предвещать все, что угодно.

– Отец, помнишь, я рассказывал тебе про Сашу? Про то, что вчера вечером, когда Бакманы прошли мимо меня, они сказали, что должны расквитаться с собакой. Что от нее теперь больше вреда, чем пользы. Это очень таинственно, правда?

– Да. Кажется, у нее не возникло подозрений, что Саша здесь.

– Нет, слава и хвала Господу, он сидел тихо!

– Я слышала, как он тявкнул один раз, – сказала Тула. – Но так тихо, что она вряд ли услышала. По крайней мере, она никак не отреагировала, а я, на всякий случай, стала говорить громче.

– Сейчас поднимусь и приведу его сюда, – сказал Кристер. – Итак, мы едем?

– Да, – медленно произнес Томас. – Да, теперь более чем когда-либо.

– Да, – согласилась Тула. – Ибо если твоя Магдалена умерла, мы должны выяснить, как это случилось.

Кристер пошел наверх. Ноги заплетались. Он никогда не сможет примириться с мыслью, что его несчастная маленькая подруга мертва.

Однако нужно смотреть правде в глаза.

5

ПОЧЕМУ? Почему я здесь?

Чем я заслужила такие муки?

Неужели никому нет до меня дела? Где же все?

Они не знают, где я?

Впрочем, я и сама этого не знаю.

Эти ужасные, жуткие стены! Такие тесные, такие высокие. Как шахта.

Крохотное окошко для света высоко-высоко вверху. Оно так мало, что едва справляется со своим предназначением. Тяжелая дверь, такая громоздкая и кошмарная. Она почти никогда не бывает открыта. Отверстие, в которое просовывают отвратительную еду.

Здесь невозможно привести себя в порядок. Спертый зловонный воздух. О, где моя прекрасная одежда, что они сделали с ней? Почему на мне это гадкое дерюжное рубище, от него все тело зудит и язвы на шее.

Почему? Что я сделала?

Сварливая женщина, что приносит мне еду и время от времени опорожняет ведро. Она, похоже, ненавидит меня. Во всяком случае, она никогда не отвечает на мои вопросы.

Где я?

Несколько раз я слышала странные крики. Плач по ночам. И жуткий смех, который, казалось, никогда не прекратится.

Как долго я здесь! Долго-долго.

Надежды нет.

Я начинаю смиряться с тем, что так пройдет моя жизнь. Сначала я плакала.

Тогда они открывали окошко и орали «Заткнись!»

Иногда я кричала и колотила в дверь. Тогда они наказывали меня, моря голодом по нескольку дней.

Их отвратительная еда – тоже наказание!

Потом я научилась молчать. Я вычеркнула себя из жизни, чтобы они забыли обо мне. Забыли, что я живое существо, умеющее говорить. Теперь они только кормят меня, а на остальное им наплевать.

Так лучше всего.

Иногда я думаю, что сойду с ума от этого. От монотонного прозябания, когда ничего не происходит. Ни единого луча света в духовном мраке вокруг меня.

Ноги мои исхудали и ослабли. Я начала ходить взад-вперед по своей темнице, чтобы они совсем не отказали.

Руки мои тощие, как щепки. Но я не в силах больше есть это тошнотворное пойло, замешанное на серой вязкой жидкости. Я никогда не спрашивала, что это. Иногда мне дают хлеб. Я ем его, хотя он черствый, как камень, и абсолютно безвкусный.

Волосы… Боже мой, если бы у меня был гребень. Пальцы не справляются.

Когда меня привезли, они обрезали мне волосы. Тогда я плакала. Но теперь я желала бы этого вновь. На голове у меня колтун. Так мерзко.

Волосы сильно отросли. Они длиннее, чем когда-либо прежде.

О Боже, сколько я уже здесь?

Сколько мне еще здесь быть?

К горлу подступает тяжелый ком. Но я не могу плакать. Я все выплакала.

Почему никому нет до меня дела? Отец и мать – что случилось с ними?

А остальные, те, кто кричат и плачут здесь? Те, кто вопят, и бормочут, и смеются… Кто заботится о них? Кто присматривает за ними? Их так же гнетут раздумья, как и меня… Нет, вряд ли.

Долго, очень долго я живу бок о бок с незнакомыми людьми. В полуметре друг от друга. И ничего о них не знаю. Как они выглядят. Кто они.

Знаю лишь, что они страдают. Я слышу это в ночной тиши.

Что это за ужасное место! Когда меня выпустят отсюда? Как сохранить надежду?

Сон…

Я живу одним коротким сном. Крохотным воспоминанием. Встреча.

Она была так коротка! Но так прекрасна! Главное мгновение в моей жизни.

«Ах, отец! Погляди, отец! Видел ли ты в жизни что-нибудь прекраснее? Мне кажется, я люблю ее».

Я помню каждое слово.

«Не горюй! Я помогу тебе, я умею колдовать!»

Помню, как вылезала из окна… «Легкая, как пушинка! Чем же ты питаешься? Цветочной пыльцой?»

У меня есть двое друзей.

Я все думаю, как там дома мой маленький верный дружок. Жив ли еще? Хорошо ли с ним обращаются?

Нет-нет, опять потекли слезы! Я не должна о нем думать, со слезами покончено, я теперь холодна, как лед!

Иначе я не выживу.

Но хочу ли я выжить? Если мне навсегда уготована такая жизнь.

Руки обнимают меня, такие теплые и сильные. Я до сих пор чувствую их. «Чего ты боишься?» «Я не знаю. Моих снов». «Думаю, что ты боишься не снов, а чего-то другого. Полагаю, что в твоей жизни есть какое-то темное пятно».

Эта короткая фраза продолжает пугать меня. Она такая страшная, зловещая!

«И нет никого, кто бы о тебе заботился?» «Нет, дедушка – мамин отец – он был очень добр. Но теперь он совсем старенький».

Ах, дедушка, добрейший дедушка! Знает ли дедушка, что я здесь? Он был такой милый. Наверное, он уже умер… Он был моим третьим другом.

«Ты, должно быть, страшно одинока».

Теперь ничто не противостоит моему одиночеству. Оно стало всепоглощающим.

Мои руки. Он целовал их тогда, прощаясь у окна.

Это было прекраснейшим мгновением моей жизни.

Память о нем согревает меня студеными зимними ночами. Она проникает мне под кожу и окутывает пеленой света, тепла и участия, и тогда я начинаю верить, что за окном летняя белая ночь. Я вновь сижу в лесу на сучковатых бревнах, а ноги утопают в росистой траве.

Как бы я хотела раздобыть зеркало. Посмотреть, хороша ли я еще. Привлекательна ли…

Прикоснуться к загорелой щеке и опять увидеть пару радостных влюбленных глаз. И щербинки между зубами… Такие очаровательные. Придающие лицу индивидуальность, неповторимость.