Корнелия Функе - Чернильная смерть
Яма, куда бросили Мо, была хуже башни во Дворце Ночи и застенка в Омбре. Его спускали туда на цепи, со связанными руками, глубже и глубже, пока тьма не закрыла ему глаза, словно слепота. А Свистун, стоя наверху, гнусавым голосом расписывал, как он привезет сюда Мегти и Резу и убьет их у него на глазах. Какая разница? Мегги все равно погибла. Смерть заберет ее вместе с ним. Но может быть, Владычица превращений пощадит хотя бы Резу с нерожденным ребенком, если он откажется переплести Змееглаву новую книгу. Чернила, Мортимер, черные чернила, вот что тебя окружает. В сыром мраке было трудно дышать. Но им овладело странное спокойствие от сознания, что от него в этой истории больше ничего не зависит. Он так устал писать своей кровью ее продолжение…
Мо упал на колени. Влажный камень напоминал на ощупь дно колодца. В детстве он боялся упасть в колодец и умереть там от голода в темноте и одиночестве. Он вздрогнул. Хорошо бы здесь был сейчас Сажерук с его теплом и светом. Но Сажерук мертв. Ночной кошмар Орфея погасил огонь. Мо так отчетливо услышал рядом дыхание чудовища, что стал искать во мраке красные глаза. Но ничего не было.
Он услышал шаги и посмотрел вверх.
— Ну как, нравится тебе тут?
На краю ямы стоял Орфей. Свет его факела не проникал до дна, яма была слишком глубокая, и Мо невольно пригнулся, прячась в темноту. Как зверь в клетке!
— Ты, похоже, со мной не разговариваешь? Это можно понять! — Орфей самодовольно улыбнулся.
Рука Мо невольно потянулась туда, где прежде был нож — нож, который Баптиста так хорошо спрятал, а Пальчик тем не менее нашел. Мо представил, как вонзает лезвие в жирное тело Орфея. Беспомощная ненависть рисовала до того кровавые картины, что его самого затошнило.
— Я пришел рассказать тебе, что будет дальше. Чтобы ты перестал воображать, что играешь в этой истории главную роль.
Мо закрыл глаза и прижался спиной к сырой стене. Пусть себе болтает. Думай о Резе, о Мегги. Нет, лучше не надо. Как Орфей проведал о пещере?
«Все пропало», — шептал ему внутренний голос. Спокойствие, подаренное Белыми Женщинами, исчезло. «Вернитесь! — хотелось ему прошептать. — Пожалуйста! Помогите мне!» Но они не пришли. А слова вгрызались в его сердце, как жирные белые черви. Откуда они взялись? Все пропало. Прекрати, Мортимер! Но слова продолжали вгрызаться, и он скорчился, как от физической боли.
— Что-то ты притих. Уже чувствуешь их, да? — Орфей рассмеялся, как довольный ребенок. — Я знал, что подействует. Знал с того мгновения, как прочел первую песню. Да, Мортимер, у меня снова есть книга! И даже не одна, а целых три, до краев полные словами Фенолио, — и две из них рассказывают о Перепеле. Виоланта привезла их в этот замок. Очень мило с ее стороны. Пришлось, конечно, кое-что изменить несколько слов переставить, кое-что выпустить… Фенолио балует свого Перепела, но это нетрудно было исправить.
«Песни о Перепеле» Фенолио, аккуратно переписанные Бальбулусом. Мо закрыл глаза.
— Но за воду я не в ответе! — крикнул ему сверху Орфей. — Это Змееглав велел открыть шлюзы. Ты не утонешь, вода поднимается невысоко, но будет неприятно.
В то же мгновение Мортимер почувствовал воду. Она поднималась вверх по ногам, как будто темнота стала жидкой. Он задохнулся от этого черного холода.
— Вода — не моя идея, — небрежно продолжал Орфей. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пытаться сломить твою волю такого рода страхом. Ты, наверное, надеешься своим упрямством умилостивить Смерть, раз не можешь уплатить обещанный выкуп. Да, я знаю о сделке со Смертью, я все знаю… Но я выбью из тебя упрямство. Ты у меня забудешь весь свой героизм и благородство. Я заставлю тебя забыть обо всем, кроме страха, потому что от моих слов Белые Женщины не смогут тебя защитить.
Мо хотелось его убить. Голыми руками. «Но руки-то у тебя связаны, Мортимер».
— Сначала я хотел написать что-нибудь о твоей жене и дочери, но потом подумал: нет, Орфей, надо, чтобы он ощутил твои слова на собственной шкуре!
Как же Круглолицый наслаждается каждым словом! Как будто давно мечтал об этой минуте. «Он — наверху, а я — в темной яме, — думал Мортимер, — и я беспомощен, как пойманная крыса, которую он может убить в любой момент».
— Нет! — продолжал Орфей. — Нет, сказал я себе. Пусть он сам почувствует мощь твоих слов. Покажи ему, что отныне ты можешь играть с Перепелом, как кошка с мышкой. Только вместо когтей у тебя буквы!
И Мо почувствовал эти когти. Как будто вода вдруг просочилась ему под кожу и капала прямо в сердце. Черная вода. А потом пришла боль, такая резкая, словно Мортола еще раз выстрелила в него, такая подлинная, что он прижал руки к груди и, казалось, почувствовал на пальцах собственную кровь. Он видел ее, хотя темнота делала его слепым, видел, как окрасились в алый цвет рубашка и руки, чувствовал, как тают силы — в точности, как тогда. Он с трудом держался на ногах, упираясь спиной в стену, чтобы не соскользнуть в воду, которая поднялась уже до бедер. Реза, Господи! Реза, помоги!
Отчаяние сотрясало его, как ребенка. Отчаяние и бессильный гнев.
— Сперва я не знал, на что решиться. — Голос Орфея проникал сквозь боль, словно тупой нож. — Послать к тебе из воды чудовищ? У меня ведь есть еще книга, которую Фенолио написал для Якопо. Там имеется парочка достаточно мерзких тварей. Но потом я выбрал другой, куда более интересный путь! Я решил свести тебя с ума призраками из твоего собственного мозга, старым страхом, старой яростью и старой болью, скопившимися в твоем героическом сердце, запертыми там, но не забытыми. «Верни их все, Орфей, — сказал я себе, — и добавь несколько картин, которых он всегда боялся: смерть жены; смерть ребенка. Пошли все их к нему во мрак и безмолвие. Пошли ему ярость, пусть мечтает об убийстве, пусть захлебнется гневом. Как чувствует себя герой, дрожащий от страха, зная при этом, что страх этот живет только в нем самом? Как чувствует себя Перепел, мечтая о кровавой резне? Каково сомневаться в собственном разуме? Да, Орфей. — Подумал я, — если можно его сломать, то только так. Пусть потеряет самого себя, пусть воет, как бешеная собака пусть давится собственным страхом. Спусти на него фурий, которые научили его убивать».
Мо чувствовал все, что описывал Орфей, и понял что эти слова давно уже написаны и прочтены голосом обладавшим не меньшей силой, чем его собственный.
Да, вот она, новая песня о Перепеле: как он сошел с ума в сырой темной яме, как едва не утонул в собственном отчаянии, как взмолился в конце концов о пощаде и дрожащими руками переплел для Змееглава новую Пустую Книгу.
Вода больше не подымалась, но Мо почувствовал, как что-то ползет по ногам. Дыши спокойно, Мортимер. Замкни сердце от этих слов, не впускай их. Ты сможешь. Но как это сделать, если грудь уже снова раскалывалась, кровь смешивалась с водой и все его существо жаждало мести? Его бросало в жар и в холод, как тогда. Он до крови закусил губы, чтобы Орфей не услышал его стонов, и прижал руки к сердцу. Нет там крови, убедись. И Мегги не погибла, хотя ты видишь эту картину так отчетливо, как только мог написать Орфей. Нет, нет, нет! Но слова шептали: да! Мо казалось, что он разбивается на тысячу глиняных осколков.
— Часовой, брось вниз факел! Я хочу на него посмотреть.
Факел полетел вниз. Вспышка ослепила Мо. Несколько секунд огонь плыл по темной воде, а потом погас.
— Ага, ты их чувствуешь! Ты чувствуешь каждое слово! — Орфей глядел вниз, как ребенок, который насадил червяка на крючок и теперь зачарованно наблюдает, как тот извивается.
Обмакнуть бы его головой в воду и держать, пока не задохнется. Прекрати, Мортимер! Что он с тобой делает? Сопротивляйся! Но как? Он хотел сам погрузиться в воду, чтобы хоть так уйти от этих слов, но знал, что и там они его дожидаются.
— Через час я приду снова! — крикнул Орфей. — Я, конечно, не удержался и подпустил тебе в воду несколько на редкость противных существ, но они тебя не убьют, не бойся. Кто знает, может быть, ты будешь даже рад, что они отвлекают тебя от чудовищных порождений твоего разума… Да, надо быть поосторожнее, выбирая себе роль. Позови меня, когда поймешь, что героизм тут неуместен. Я тебе тут же напишу слова избавления. Например… «Но настало утро, и безумие отступило от Перепела…»
Орфей засмеялся. И ушел. Оставил его одного с водой, тьмой и словами.
«Переплети Змееглаву книгу». Эта фраза возникла в голове у Мо, словно выведенная каллиграфическим почерком. «Переплети ему новую Пустую Книгу, и все будет хорошо».
Боль снова разорвала ему грудь с такой силой, что он вскрикнул. Он видел, как Пальчик подносит тиски к его пальцам, как Зяблик за волосы вытаскивает Мегги из пещеры, как собаки догоняют Резу… Его трясла лихорадка — или озноб? Это все у тебя в голове, Мортимер! Он ударился лбом о камень. Увидеть бы что-нибудь, кроме картин Орфея. Почувствовать что-нибудь, кроме его слов. Прижми ладони ко лбу, ну, давай же, окуни лицо в воду, ударь себя кулаком. Это — реальность, а все остальное — грезы. Так ли?
