Роберт Асприн - Артур-полководец
– Остановка сердца, – констатировал Уиллкс несколько запоздало.
Купер что-то неразборчиво бормотал. Только Бланделл был близко к нему и смог расслышать.
– Господи, Питер, не уходи, Питер! «Вдох-выдох».
– Вызовем неотложку, – предложил Уиллкс.
– Уже, сэр, – сообщил Зеблински, сменивший Гамильтона около аппарата искусственного дыхания. Джейкоб поднес к груди Питера электроды дефибриллятора.
«Вдох-выдох».
– Четыре, – сказал Гамильтон. – Давай! Зеблински отскочил в сторону, когда разряд сотряс тело Питера. Тело дернулось. На экране монитора когни-сканера на короткую долю секунды возникла обычная картинка.
– Отрицательная конверсия, – констатировал Гамильтон и вытер лицо рукавом. – Три-четыре. Давай. – И он снова ударил по Питеру электрическим эквивалентом кувалды.
– Неотложку вызвал кто-нибудь?
– Отрицательная конверсия.
– Она в пути, профессор.
«Вдох-выдох».
Марк в отчаянии глянул на монитор когни-сканера. Экран почти почернел. Остаточное свечение напоминало то, что наблюдается после выключения телевизора.
– Коробку с лекарствами, – распорядился Гамильтон и щелкнул пальцами. Ногти его украшала немыслимо черная бахрома, Бланделл понял, о какой коробке речь, быстро оправился от шока и подал ее Джейкобу.
Гамильтон схватил шприц с поразительно длинной иглой.
– Придержи-ка на минутку, дружок, – сказал он Зеблински. Когда аспирант перестал работать насосом, Гамильтон вогнал иглу в грудную клетку Питера.
«Господи, не уходи, не уходи, Питер!»
– Когда же она доедет, эта неотложка, – голосом, лишенным каких-либо эмоций, проговорил Уиллкс, чем очень напугал Бланделла. Кто-то должен взять на себя ответственность за происходящее, кто-то должен отдавать приказы. Купер только хлопал глазами, Уиллкс бродил по лаборатории словно сомнамбула. Только Гамильтон был занят делом, да те, кому он отдавал распоряжения.
– Ничего, – сообщил Зеблински, глянув на ЭКГ.
– Еще минуту.
– Отрицательная конверсия.
Гамильтон все пытался оживить сердце Питера с помощью дефибриллятора. Во время разрядов монитор когни-сканера на миг озарялся стандартной картинкой, и снова гас. Фауст и Коннер сменяли Зеблински на аппарате искусственного дыхания.
– Три сорок пять, – произнес Гамильтон таким тоном, что всем все сразу стало понятно.
– Он не умер, – побелевшими губами проговорил Бланделл.
– Где же неотложка? Мне послышалось? Они подъехали?
– Я не врач, Марк, – вздохнул Гамильтон. – Я не имею права со всей ответственностью объявить его мертвым. – Коннер перестал работать с аппаратом искусственного дыхания, но Гамильтон велел ему продолжать. – Работай пока. Куда тебе спешить?
Через пятнадцать минут прибыли пожарные. Гамильтон негромко переговорил с ними в углу. До Марка долетела фраза «В три сорок пять утра». У аппарата искусственного дыхания работал Фауст. Он продолжал устало нажимать на поршень.
Никто никуда не торопился. Пожарные глянули на ленту ЭКГ, послушали грудную клетку Питера. Купер принес им телефон, и они позвонили в отделение неотложной помощи больницы.
Лицо у Питера стало землистым, старого-престарого пепла. Одно веко опустилось, второе осталось чуть приоткрытым. Глаз был сухой, не блестящий. Марк коснулся ладонью щеки Питера. Она была как восковая.
Глупость какая! Он не мертв! Если и мертв, то всего несколько минут.
Фауст перестал качать – Питер не дышал. Пожарные сложили руки Питера на груди.
– Пойдем, Марк, – сказал Джейкоб. Мертвое тело накрыли и повезли на каталке к лестнице. Пожарные подняли каталку и понесли ее наверх.
– Пойдем. – Джейкоб обнял Бланделла за плечи и повел к лестнице.
Бланделл оглянулся через плечо. Зеблински и Уиллкс выключали аппаратуру. Вскоре в лаборатории погас свет.
Глава 51
Трирема взлетала и падала на волнах, и я взлетала и падала вместе с ней. Я не моряк, и у меня пока не выросли «морские ноги». Мне было ужасно тяжело расхаживать по качающейся палубе, но я старалась, как могла.
Я гадала: «Он узнал меня или нет?» Узнал меня Этот Мальчишка, когда увидел в покоях Dux Bellorum той ночью? Страх снедал меня, он грыз мой желудок, жег его, словно перченые колбаски, которые готовила моя мать.
Но куда сильнее меня волновало другое. Передо мной стояла очень опасная задача: нужно было переговорить с харлекской ночной стражей, попросить стражников передать отцу весть о том, что Артус все еще жив.., и что поэтому ему надо бы отказаться от своего замысла убить или пленить Ланселота. Теперь это совершенно бесполезно.
Я опасливо оглянулась, посмотрела в сторону кубрика. Все тихо. Все огни на триреме погасили, чтобы никто не заметил корабля в заливе. Увы, я была должна нарушить эту тайну.
Как ни в чем не бывало я прошла на нос. Кивнула рулевому, прошла мимо него. К счастью, он не удосужился заглянуть мне под плащ – тогда бы он точно поинтересовался, зачем я прячу под полой маленький горящий фонарик. На всякий случай я заготовила ответ: я бы сказала, что перед сном всегда немного читаю, и у меня даже был с собой свиток – история строительства римских бань.
Добравшись до носа триремы, я убедилась, что за мной никто не следит, пригнулась, нырнула под канат, ведущий к бушприту, и осторожно ступила на влажное бревно. Я старалась не думать о том, сумею ли я вернуться на палубу и будет ли виден оттуда свет моего фонарика.
Старательно удерживая равновесие и не обращая внимания на волны, окатывавшие мои ноги при каждом покачивании судна, я на миг приоткрыла фонарик и тут же закрыла. После третьей попытки я наконец увидела ответную вспышку на берегу.
С помощью тайного шифра, которым пользовалась харлекская ночная стража, я отправила на берег послание.
– Анлодда. Весть для Горманта. Очень важно.
– Готовы принять весть, – ответили с берега.
– Неудача. Dux Bellorum жив. Повторяю. Dux Bellorum жив. Канастир мертв.
Долго-долго на берегу было темно. Наконец оттуда спросили:
– Ланселот на борту?
– Да.
– Кей?
– Да.
– Ваши корабли опасны для флота Харлека?
– Всего один корабль. Римская трирема. Матросы. Рыцари. Меровий, сикамбрийцы.
– Сколько?
– Пятьдесят, да десять матросов. – Я растерялась, затем задала собственный вопрос:
– Что случилось?
С берега долго не отвечали, затем, когда я не на шутку растревожилась, пришел ответ:
– Случайный пожар. Не очень опасный. Я вытаращила глаза. Что они такое болтали? Ведь огнем был охвачен почти весь город!
