Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
— Господь позвал, — ответил кульдей, поёжившись. Перечисленное Ловчаном он к достоинствам не относил, вспоминая — робел.
— Как это «позвал»?
— Ну… — Лицо священника стало задумчивым, взгляд потеплел. — Я в ту пору ещё мальчишкой был. Лоботрясом, как это у вас говорят. Шалил так, что и дня без порки не обходился. А однажды в храм зашёл и такую благодать ощутил…
— Благодать, и всё? — удивился Ловчан.
Ултен удивился не меньше:
— А разве этого мало?
— Да ладно, ладно! Знаем! У нас одна баба как-то за хворостом пошла, да живот у ней прихватило. И тут, как назло, волки. Баба от волков драпает, а живот ейный успокаиваться не желает, наоборот — чуть не рвётся. И поди знай, от чего раньше помрёт — от зубов или разрыва кишок…
— Это-то тут при чём? — нахмурился священник.
— При том! Баба не выдержала, плюнула на волков да под ёлкой села. Опросталась. А после всему городу рассказывала: мол, такая благодать в тот миг на неё нашла, словами не описать. Ещё к волхвам приставала, уверяла, дескать, боги её в служительницы избрали, ведь абы кому такой благодати не посылают.
Кульдей оскорблённо отшатнулся, перекрестился. И если раньше всё-таки сомневался в словенской дикости, то теперь сомнений не осталось.
— Да как можно! Что ты мелешь, Ловчан!
— Это я про благодать рассказываю. Разная она бывает, понимаешь? И, как мне кажется, не всегда божественная. И отличить не всякий может! Вот баба эта до сих пор…
— Да дура она! — взвился Ултен.
— Волхв наш так же говорит, а она не верит. Всё про божью милость сказывает. Даже ж цельной жрицей быть пытается.
Кульдей едва удержался, чтоб не плюнуть.
— Ты верующих с юродивыми не сравнивай!
— Так она ж тоже верующая! Только в другое, в своё верит! И как, скажи на милость, её благодать от твоей отличается? Или ты тоже того… опростался?
— Тьфу на тебя! — воскликнул Ултен. — Бесово отродье!
Вот как объяснить дикарю проще, на пальцах? Хуже всего то, что Ловчан не издевается, всерьёз спрашивает. Действительно не понимает.
— Есть у человека тело, — чуть успокоившись, начал кульдей, — плоть от плоти, как говорится. А есть душа — суть бестелесная. Тело, думаю, — хотя бы та его часть, что ниже пояса, — нам от Дьявола досталось, и потому оно в земле остаётся, воспарить не может, а душа — она от Господа и к нему стремится. И главная задача Дьявола ещё и душу себе прибрать! — говорил он вдохновенно.
— Дьявол, это кто-сь такой будет? — осведомился дружинник.
— Это главный противник Божий. Чего бы Господь ни сотворил, всё этот его вечный враг испакостит, — пояснил Ултен. — И всё удовольствие, кое плоть испытывает, — от Дьявола, а коли душа радуется — то от Бога. Вот у бабы той, которая под кустом… что радовалось? Тело али душа?
— Рассказывает, дескать, и то и другое, — отозвался Ловчан серьёзно.
Ултен заскрежетал зубами. Разумных объяснений у него не осталось.
— Сперва тело порадовалось, — вывернулся священник. — Так?
Дружинник кивнул и, кажется, начал понимать.
— А уж после тела — душа. Значит, от Дьявола. Значит, не божья благодать, а так…
— Ну… а когда в баню сходишь? Там ведь тоже: сперва тело радуется, после — душа. И что, всё от твоего Дьявола?
Много лет прожил Ултен в Славии, но богословскими спорами не увлекался. Не с кем было. Все словены и русы с варягами от кульдея шарахались как от чумного. Теперь же, обретя достойного собеседника, коий и не думает насмехаться, слов священник не находил.
— А как же волки? — невпопад спросил он.
— Какие?
— Те, что за бабой по лесу гнались.
Дружинник криво усмехнулся, огладил светлую бороду.
— Разбежались. Она говорила — боги защитили, а народ, кто на этой поляне после бывал, о другом судачит. У волков нос-то чуткий…
— Да разве зверя запахом напугаешь?
— Смотря каким, — искренне развеселился Ловчан.
Помолчав, Ултен продолжил. Теперь говорил очень осторожно, всячески старался избегать опасных моментов.
— В общем, понял я, в церкви мне хорошо, как нигде более. И стал заходить туда при всяком удобном случае. Священник сначала не замечал меня. Вернее, не хотел замечать — в бытность мою озорником и ему немало хлопот причинил. Опосля священник понял, что искренне к вере Господней тянусь, и спросил о том, хочу ли всю свою жизнь служенью посвятить.
— А ты?
Ултен озвучил очевидное:
— Согласился. Сперва послушником был, после в монашью обитель уехал, постригся. — Священник указал на обритый лоб, который даже в путешествии умудрялся держать в порядке, старательно удаляя щетину.
— Не жалеешь?
— Нет. Господь милостив, он дал мне куда больше. Только человек, коий ставит плоть выше духа, может горевать о такой доле… Затем братья меня к себе в дюжину приняли, и как двенадцать есть апостолов с сыном Господа, так и нас двенадцать.
— А бывает у вас так… — оборвал его Ловчан на полуслове, — чтобы Господь сам являлся? Или посланцев своих являл?
Ултен прекрасно понял вопрос, но приподнял брови, дожидаясь пояснений. Ловчан же замялся, будто не свою, чужую тайну выдать собирался.
— Ну вот… Есть люди как люди. Живут себе, ничего волшебного не видят. А есть такие, коим то… дух подводный явится, то ещё какая… штука. Наши волхвы говорят, будто такие люди богами отмечены и вместо мирской жизни должны идти в услужение.
В другой час кульдей бы фыркнул и высказал всё, что о «богах» думает. Но Ловчан располагал, поэтому Ултен ответил мягко:
— Ежели Господь призывает — нужно идти. Но ежели бес зовёт — идти нельзя.
Дружинник только рукой махнул. Спорить с твердолобым не хотелось, что-то объяснять — тем более. В землях словен дураков много, так что же, каждому доказывать?
Неудобную тишину нарушил тот же Ултен:
— Я слышал, как бесы призывают. Сперва знаки всевозможные шлют, после видения. И если человек слаб, он этому призыву верит. Семью и друзей бросает и в бесово служение уходит.
— Хм, а вот ты, когда в монахи пошёл, небось тоже и друзей и семью бросил?
— Так я же Господу моему служу! — возмутился было кульдей.
— Хорошо, если так, — согласился Ловчан. — А ежели силён? — Кульдейского понимания знать не хотел, спросил просто так, из вежливости.
— Ежели силён, то бишь — на зов не откликается, его слуги Дьявола в покое оставят. А ежели ни то ни сё — и в силу бесов по-прежнему верит, и на зов идти не хочет, тогда в могилу сведут. Могут сперва родных умертвить, могут сразу самого.
— И что делать?
