Флейм Корвин - Вор и убийца
— Почему вы помогли мне?
Аделаида Укил фыркнула, не удосужившись пояснить, и мы продолжили идти к стене внутреннего укрепления, не говоря не слова. Сперва я принял молчание за старческую вздорность, хотя та просто выбилась из сил. Шли медленно, я поддерживал сестру промышленника под локоть: дышала она, запыхавшись. Сколько же ей лет? И как смогла дотащить узел с оружием до своей комнаты?
— Почему помогла? — Аделаида Укил подняла трясущуюся голову и со старческим брюзжанием продолжила, ответив самой себе — Я ведь уже говорила, олух ты эдакий, что молюсь за душу брата, денно и нощно. Он проклят, но может быть лишняя жизнь, которую вырву из его лап, вернет его душу к Свету. Помолись за него, вор! Ради того, что я спасла тебя.
Старушка назвала меня вором. Я непроизвольно прикоснулся к карману камзола с тугими кошелями внутри. Меньше, чем я нахватал из бюро промышленника, гораздо меньше. Убегая, растерял половину, но и того, что есть сейчас, хватит с лихвой. Старушка, верно, недолго гадала, кого укрыла в своей комнате.
— Эй, олух! — одернула меня за рукав Аделаида Укил. Она так и не спросила мое имя; да и зачем, коль можно называть просто олухом. — Ты слышал меня?
— Непременно, помолюсь, — соврал я. Молитва не для меня. Молюсь, только когда совсем прижмет, чаще вспоминаю Харуза, и уж точно не стану молится за дьявольского зверя. Но мне было жаль маленькую ворчливую старушку. Я обязательно помолюсь за нее.
Дворники мели, не обращая на нас ровно никакого внимания. Мы доковыляли до запертых ворот внутренней стены. На зов Аделаиды Укил из окованной железом двери воротной башни вывалились двое стражников с помятыми лицами. Как и садовая прислуга, они не испытывали к моей персоне никакого интереса.
— Слушаю вас, мистресс Укил, — склонив голову, сказал один из них. Я несколько удивился, услышав, с какой почтительностью он обратился к сестре хозяина поместья. При здешнем-то раздолбайстве!
— Это мой гость! — Аделаида Укил с нажимом произнесла последнее слово. — Ты проводи его из усадьбы, а ты помоги подняться в мою комнату.
Старушка легонько оттолкнула меня и шагнула ко второму стражнику. Я хотел поблагодарить её, сказать что-то на прощанье. Однако Аделаида Укил лишь отмахнулась, бросив напоследок:
— Все! Иди! Иди-иди!
Моя маленькая сгорбленная спасительница побрела прочь. Никогда раньше я не был обязан жизнью столь слабому созданию. Бабушка-божий одуванчик. Это сказано про неё.
Позади послышалось сопение. Стражнику не терпелось спровадить меня куда-подальше.
— Сперва к конюшне, — молвил я, — а дальше я сам.
— Как скажете, господин, но я мог бы и за внешние ворота проводить, — наемник пожал плечами для приличия и повел за внутреннюю стену.
Мы шли по просыпающемуся поместью. Он впереди, я за ним, молча. Людей вокруг не намного больше, чем было ночью. Зато у сруба с лошадьми ждал рыжеволосый Сид. Его легко было узнать по шевелюре.
Доведя до конюшни, стражник быстро позабыл обо мне:
— Где конюх?
— Дрыхнет ещё.
— Чертяка! Напомни ему, как проспится, про долг. Пятак должен, уже седмицу, — сплюнув с досады, стражник убрался восвояси.
— А вы мне тоже должны, — щурясь, произнес Сид.
— Они? — я показал пять обещанных медяков. — Седлай кобылу!
Только вопреки моим ожиданиям рыжий подмастерье не рванул в конюшню за моей лошадью и своими медяками. Над ехидной улыбкой жадно блестели поросячьи глазки. Пройдохой растёт.
— Интересно, знает ли конюх, что сруб на ночь не запирается, — я кивнул на снятую ночью перекладину засова и лежащий рядом замок. Глаза Сида выросли до размера перепелиного яйца. Надо же, не заметил.
Сида как ветром сдуло. Скоро я получил лошадь, он — свои монеты, а обворованное поместье выпустило вора за свои пределы. Странное место, странные его обитатели, и хозяин тоже очень непростой. Я пустил кобылу в галоп, с облегчением оставляя усадьбу Укила за спиной.
Торговая улица перед Дорнокским мостом также быстро скрылась из вида. Почти пустая из-за ранней по зимней меркам поры. Мчался я недолго. Скоро осадил животное и пустил шагом, так как продолжительное время держать галоп моя лошадь не сможет. Когда на мой неискушенный взгляд кобыла восстановила потраченные на быструю скачку силы, перешел на рысь. Чередуя легкий бег и шаг, я вчера добрался от лесной стоянки до Дорнока за полдня.
Но тяжко ж придется. Я поморщился. Второй день в седле подряд!..
Передо мной неспешно петлял тракт. С каждым часом на дороге прибавлялось путников, город всегда тянет к себе окрестный люд. Редкие имперские разъезды не обращали на одинокого всадника в черном никакого внимания, как и накануне. Я глазел на встречных. Перезарядил негаданно вернувшиеся пистоли. Пытался уснуть; говорят, в седле это легко. Но чуть задремав, едва не сверзился под копыта собственной лошади. Дьявол! Голова наливается свинцом, я не спал уже вторые сутки. Снова и снова думал о тени. Неужели она закрыла меня собой, и где она сейчас?
Впереди раздались женские крики о помощи. От пустого нынче тракта вправо ответвлялась малоприметная дорожка. Кричали откуда-то из леса, куда уводила тропа. Не раздумывая, я направил кобылу туда. Зачем я это сделал? Наверно, устал, и воровская осторожность на время оставила последнего из ночных крыс наедине с обычными человеческими слабостями. Я поддался призыву о помощи.
Дорожка вывела на поляну, усеянную опавшей листвой. У выпотрошенной крестьянской подводы лежал немолодой горец со связанными сзади руками. Его хорошо отделали и ладно, если только кулаками. Рядом, упав на колени, рыдала и заламывала руки женщина, что изрядно веселило двух нависших над ней орков. Еще двое с сальными словечками оттаскивали от телеги девушку с растрепанными белокурыми волосами. В десяти шагах фыркали четыре жеребца нелюдей.
Те самые орки! За седлами висели человеческие головы!
Я поглубже натянул шляпу. Так, чтобы широкие поля спрятали верхнюю часть лица и глаза, и направил лошадь медленным шагом к убийцам. Запахнутые полы черного плаща укрыли все мое оружие и руки, сжавшие по пистолю. Орки, глумившиеся на рыдающей матерью, почуяли неладное.
— Эй! — окликнул один из них.
Поздно. Дважды грянул гром! Я стрелял практически в упор, и оба орка рухнули к ногам женщины, вскочившей с гримасой смертельного испуга на лице. Откинув разряженные стволы, схватился за вторую пару пистолей, нацелив оружие на двух других несостоявшихся насильников.
Отважное молодое дурачье! Забыв про свою добычу, орки бросились на меня, обнажив клинки. Еще два выстрела — и еще два мертвых орка.
