Виктор Некрас - Ржавые листья
Резной нос с дико оскаленной деревянной конской головой навис прямо над головой Горлинки. Около него стоял незнакомый рыжий (да и ражий тож) вой.
— Ого, какова добыча! — весело прогудел он. — Чья такова будешь, девка?
— Так и будем говорит, аль на борт меня примешь? — сварливо откликнулась поляница.
На лодье захохотали, через борт протянулись руки, вмиг выдернули девушку вверх, а после кто-то зацепил багром и её лёгонький челнок.
На носовой палубе Горлинка сердито огляделась. Весёлые лица, старые и не очень, молодые и пожившие. И — Перуне! — все поголовно незнакомые!
— Так кто ж ты такова-то, девка? — теперь кметь говорил уже подозрительно, оглядывая её мужскую сряду, кояр и шелом.
— Я дочь воеводы вашего, Военега Волчьего Хвоста. Мне его увидеть надо, срочно!
— О как?! — подозрительно сказал, подходя, кто-то властный. — И зачем это, голуба, тебе его видеть?
Горлинка вскинула глаза и остолбенела — Гюрята Рогович!
— Здравствуй, Горлинка.
— И тебе поздорову, — прошептала она.
Вот влипла-то! Гюрята — новогородец, а значит, человек Владимира. Что ж теперь — за борт сигать?
— Ну? — грозно-весело сказал Гюрята. — Зачем тебе к отцу?
— Твоё ли то дело? — дерзко спросила девушка. — Он мой отец и дело это — наше. Семейное.
— Да-а? — негромко пропел Рогович, неуловимым движением придвигаясь ближе. — А ты не боишься, голуба, что я тебя сей час связать велю и под палубу бросить? И продержу пока не расскажешь.
Не шутил Гюрята. Взаболь собирался сделать то, чем грозился. Ой, плохо дело, — подумала Горлинка, сдвигая руку по поясу к рукояти сабли. — Ой, не верят тут отцу… В глазах Роговича возник опасный холодный блеск, губы кривила зловещая усмешка.
Спасение явилось внезапно.
— Воевода Волчий Хвост идёт сюда! — гаркнул рядом тот самый рыжий-ражий вой, что вытащил Горлинку из берестянки.
Горлинка кинула на реку отчаянный взгляд — отцова лодья и впрямь нарастала, сближаясь.
— Че-го? — удивился Рогович. — С чего это он вдруг?
— Так я ему отмашку дал, — пожал плечами вой. — А что, не надо было?
Гюрята несколько мгновений непонимающе смотрел на него, потом с неприязнью прошипел:
— Баран!
Злоба его была понятна: скрыть дело теперь не удастся — Горлинку уже видели с отцовой лодьи, и Волчий Хвост уже махал ей рукой — удивлённо и встревоженно.
Горлинка от отца ничего скрывать не стала, рассказала всё — и про отъезд брата, и про то, как позарился великий князь на девичью красу, и про кметей в их доме.
— Вон как, — зловеще протянул Волчий Хвост, мрачно сузив глаза. — Так было…
Отеня кинул на него косой взгляд от борта, где он сидел, свесив ноги, так же, как и Волчий Хвост до встречи с дочкой. А Твёрд, менее сдержанный, вскочил и крикнул воеводе:
— Вот тебе благодарность-то княжья!
Волчий Хвост только шевельнул рукой, и радимич тут же умолк, отворотился к реке лицом. Пала тишина. Военег Горяич напряжённо думал, кусая губы.
— Ладно, — процедил он. — Поздно перешивать заново. Ничего уже не изменишь…
Твёрд, вновь вскипев, развернулся, но встретил твёрдый взгляд Волчьего Хвоста и смолчал.
Киев рать Волчьего Хвоста давно миновала, спускаясь вниз по Днепру. Горлинка уже не задавалась для себя вопросом — куда они идут. Надо будет — расскажут.
— А чего от тебя Гюрята-то хотел? — негромко спросил вдруг у неё Отеня. — Почто враз сюда не отправил?
— Кабы знать! — вновь вскинулась Горлинка. — Допытывался, чего мне от отца надо! Под палубу грозился спрятать.
Она повернулась к отцу:
— Чего стряслось-то, батюшка? Почто не верит он тебе?
Волчий Хвост встретился с дочерью взглядом и понял, что очень не хочет рассказывать ей всей правды. Мерзко было на душе. А скрыть правду тож нельзя…
Каган Куря приподнялся на стременах, вглядываясь в бескрайний степной простор. Окинул взглядом ползущую длинной змеёй рать, усмехнулся, чуть раздвинув уголки рта. Сдержанно, так, как пристойно настоящему степному вою.
Вои в этот поход пошли без особой охоты — не пришло ещё время. Обычно народ степей ходит в набеги ближе к осени, как урусы начинают собирать с полей хлеба. Вот тогда-то — гуляй, душа степная.
Опричь того, пришлось идти только с молодняком, оставить бывалых воев сторожить кочевья — с восхода грозят гузы, с полудня — аланы, с полуночи — донские славяне, вои беловежского коназа Ратибора. А в Таматархе — коназ Святогор, что тоже голубиной кротостью к степи не дышит. Ну, коль тут, на Руси, всё выйдет, так тогда он с урусскими-то полками всем хвосты в степи порубит…
Куря вновь насмешливо усмехнулся — а кто тебе сказал, каган Куря, что урусы будут воевать за тебя? Людям свойственно быть неблагодарными…
Ему вдруг чётко вспомнилась его последняя встреча с ханом Илдеем, когда тот собрался уходить на Русь.
Ржали кони, от горячего и горького полынного воздуха першило в горле, просился кашель, пыль от телег стояла столбом. Илдей в глаза не смотрел, хоть и взгляда не прятал. Его узкое горбоносое смуглое лицо было унылым — даже усы обвисли.
— Значит, уходишь? — Куря тоже глядел в сторону.
Илдей молча повёл плечом.
— Ну, иди, — вздохнул Куря. — Иди, слышишь! Иди, лижи сапоги урусскому коназу!!
Нет больше хана Илдея, четыре года уж как нет…
2Местом стоянки Волчий Хвост избрал устье Тясмина. Где бы ни шёл к Киеву Куря, Тясмина он не минует.
Остоялись. Пешцы сходили с лодей на берег, разминая затёкшие за время пути ноги и спины, ставили шатры, разводили костры из запасённой снеди — в Вышгороде разжились.
Волчий Хвост расхолаживаться рати не дал — выбросил в стороны длинные усы дозоров, прощупывая степь. Сам засел в ожидании.
Сколь народу с собой Куря приведёт? Невестимо. Как хаканом стал, так он ныне мало не все силы Дикого поля вывести в бой возможет… Нет. Не возможет. Если он всех уведёт, так «козары» с Дона да и беловежский князь своего не упустят, пощиплют степные кочевья. А слухи в степи разносятся быстро.
Вряд ли Куря приведёт с собой больше десяти тысяч воев. Но и того много для сборной рати Волчьего Хвоста. У него-то всего сотен пятнадцать, не больше. А Куря — вой славный, и в деле войском смыслит хорошо, — невольно подумал Волчий Хвост, вновь вспоминая времена свей было славы, молодость свою. И впервой задумался — чего ж тогда на Курю вышло-то?
И Куря, и Илдей воевали вместях с русичами и в козарских войнах, и на Балканах. И хорошо воевали, от души! И при Адрианополе во многом их заслуга в победе. А потом что-то вдруг случилось, и оба хана ушли с ратями в степь. А Куря, мало того что ушёл, так он ещё и ворогом стал. Почто же?! Военег Горяич не понимал.
