Сергей Иванов - Миро-Творцы
Дирекции разветвлялись на отделы, творческие группы и прочие рабочие образования, уже ничего не решавшие и отвечавшие главным образом за «полезность» продукции, но отнюдь не за качество.
А над всеми, само собой, высился Режиссёр – наша «светлость» или даже «сиятельство», Вениамин Аликперович Банджура, неунывающий, всеми любимый, слегка ополоумевший к старости, но ничуть не потерявший в потенции. Наоборот, старикан чиканулся на своём неуёмном либидо и с возрастом всё меньше разбирал цели, трахая, по выражению Алисы, уже всё, что двигалось, – точно сбрендивший охотник, стреляющий во всё подряд. Конечно, ему спускали все шалости и привычно отчисляли старлеток и секретарок, забрюхатевших по собственному недосмотру. Самое удивительное, что при всём том Студия функционировала как часы, выдавая на-гора требуемую «породу». Никто Банджуру по-настоящему не боялся, но ослушаться его, а тем более пойти против не приходило в голову ни одному студийцу. Будто он в самом деле был небожителем, сошедшим к смертным, а кое на кого и пролившийся «золотым дождём».
Как выяснилось, Храм (по крайней мере, надземная его часть) устройством напоминал матрёшку. Внешний слой был доступен для всех, прорвавшихся через наружные посты: если уж попал, то попал, – ходи где желаешь, в пределах дозволенного. Но дальше начинались сложности. Попасть в следующий слой можно было лишь на лифтах, а туда всякая мелкота: посетители, обслуга, творцы, исполнители, – допускалась только в составе свиты Истинных (начотдела и выше) либо в сопровождении секретарок, как бы представляющих в простонародной гуще их священные особы. А ежели ты сам по себе, то изволь сам и топать по коридорам да лестницам – чай, не барин!..
В среднем слое почти не было посетителей, зато чинуши разгуливали в открытую – тот же Волков, к примеру. Однако для продвижения вглубь, к следующему слою, требовалась, видимо, другая форма допуска – даже служебного входа Вадим не обнаружил. А мордатые предлифтовые Псы ощутимо напрягались, даже если он просто читал инструкции, вывешенные за их спинами, – только что зубами не клацали! Наверно, любые покушения на заведённый порядок карались по всей строгости, поэтому здешняя публика, довольно сумасбродная в остальном, на лифты даже не глядела.
Завершил экскурсию Вадим в приёмной Милана, придя туда минут за двадцать до назначенного срока, чтобы попробовать раскрутить его строгую секретарку. Как выяснилось, звали её Леонией и была она не столько строгой, сколько застенчивой, не привыкшей ещё к богемной развязности, а потому напускавшей на себя чопорный вид. Почувствовав к себе нормальный человеческий интерес, девушка оттаяла и охотно поболтала с Вадимом, хотя не сообщила ничего нового – просто не успела узнать.
Затем, почти одновременно, вернулись решительная Эва и безучастный Адам, привнеся в их общую копилку свежие впечатления. И уже втроём они вторглись к Милану, обречённо завздыхавшему при их появлении, разобрали свои инструменты и вместе с ним направились в зал прослушивания, благо тот оказался неподалёку.
А там, на одном из ближних рядов, уже расположились коллегионеры, усевшись так плотно, будто выстроили футбольную «стенку». Почти все оказались пенсионного возраста, а кое-кто, наверно, и глуховат – в самый раз для молодёжных прослушиваний! Лица у большинства казались высеченными из ноздреватого камня, а фигуры были столь кряжисты, словно и впрямь служили для поглощения разрядов. Видимо, в этом качестве их использовали многие годы – во всяком случае, с некоторыми Вадим пересекался ещё до Отделения.
«Очковый» Леднёв тоже присутствовал, однако помещался несколько в стороне, за спинами комиссаров, – то ли соблюдал положенную дистанцию, то ли, наоборот, демонстрировал скромность. Рядом с ним пристроилась роскошная и яркая, под стать Эве, девица в униформе секретарки, с элегантно уложенными золотистыми волосами. Стандартная юбка на её длиннющих ногах смотрелась как мини, хотя сидя красавица не казалась высокой – при том, что немалую долю от её роста составляла шея. Зато голова была небольшой; а лицо – кукольно красивым, с лёгкой негроидностью в чертах. Особенно впечатлял рот: припухлый, алчный. Ещё привлекали внимание ногти – перламутровые, вдвое против нормы.
Для сегодняшнего исполнения Эва выбрала низкий, сочный, чуть хриплый голос. Грудь её потяжелела, бёдра раздались, а талию будто стянуло невидимым корсетом – бомбовая красотка, как раз под здешние стандарты! Только увидев её после «рекогносцировки», Вадим заподозрил неладное. Что она придумала на этот раз?
Насмотревшись на драпированных под кошек девиц, наслушавшись здешних имён, в которых тоже превалировала животная тема (развели, понимаешь, зверинец: Тигрий, Волков, Куницын, Леония), Вадим и в своём звучании брал за основу то львиный рык, то волчий вой, то жутковатый лай гиены – конечно, возвышая и окультуривая всё до человечьего восприятия. Но пробивался к здешним слушателям именно от зверья, понимая, что божественная музыка от них куда дальше.
И Эва поддержала его в этом, причём её арсенал оказался куда богаче: от пронзительного кошачьего ультра-визга до хриплого вопля, на диво органично вплетавшихся в мелодию. А хищное мурлыканье и рычанье в её исполнении звучали много эффектней – наверно, так могла бы петь Багира, обладай музыкальным дарованием. Впрочем, слышались в голосе Эвы и плач, и стон, и смех – почти человеческие. Каждая нота дышала энергией и страстью, пробирая слушателей до нутра, будя тревожный резонанс. Это мало походило на песню в Студийном понимании, когда исполнители выходили на сцену едва не строевым шагом и одинаково поставленными голосами дисциплинированно выводили мелодию, ни на йоту не отступая от программы. Но попробуйте запрограммировать эту ведьму, безудержную и необузданную!..
Конечно, Вадиму было сложно равняться на Эву, из горла которой звуки изливались свободно и плавно, будто она подсоединила к лёгким меха. Всё ж он постарался добавить выступлению контрастности, устраивая голосовые эстафеты, которые так впечатляют в «Matia Bazar», – когда один голос вдруг смолкает, а мелодию подхватывает другой, совершенно непохожий по тембру.
И это тоже пришлось ведьме по вкусу. Но влияла она на публику не только голосом. То, что Эва выделывала бёдрами, как играла грудями, не смог бы вынести ни один нормальный мужик. Даже у этих старцев взыграла кровь. Пробрало и женственного Милана, а у золотовласки-секретарки так рассиялись глаза, будто она сама была не прочь подключиться к выступлению.
– Мягче, Эва, мягче! – умоляюще шептал Вадим. – И медленней – они не поспевают.
Да она с ума сошла – так подставляться! Такая пластика, такой темп, такая отточенность жестов не снились здешним халтурщикам. Ведьма словно бы не зависела от тяготения и инерции. Может, так и было? Совершенно нечеловеческая, неземная пластика!.. Впрочем, что странного?
