Карина Демина - Черный Янгар
Клинки в руке…
…на поясе Янгара больше нет палаша.
…та, что стоит за его спиной, не настолько уверена в собственной власти.
…и значит, от нее можно сбежать?
А глаза у раба синие, только бездны в них нет. Лицо… он похудел и щеки ввалились, а нос сделался крупным, тяжелым. Кажется, его Янгар мог бы назвать другом… он ведь думал о таком? Раньше.
— Ты глуп, Олли, — та, что стоит за спиной Янгара, подходит к рабу и, взяв за цепь, дергает, заставляет наклониться. — Уже недолго осталось. Тебе… остальным… всем…
Ее лицо прекрасно.
Настолько прекрасно, что Янгар не в силах смотреть на него.
Он отворачивается.
— Скажи, кто ты? — спрашивает Олли, разглядывая… хозяйку?
Ее цепь прочна, но… любую цепь можно перерезать.
— Разве ты не помнишь?
— Помню, что когда-то ты была моей сестрой. И человеком. А теперь… кем ты стала?
— Кейне, — отвечает та, что стоит за спиной Янгара. — Хозяйкой Севера. И твоей госпожой… поклонись сам, Олли. Ты же не хочешь, чтобы я заставила тебя поклониться?
И раб, бросив на Янгара странный взгляд, становится на колени.
…под коленями мелкий камень, он впивается в кожу, в мышцы, кажется, до самых до костей доходит. И Янгу кривится от боли, кусает губы, чтобы не заплакать. Он заслужил наказание, разбив драгоценную чашу. Был порот, но порка не убавила дерзости. Янгу снова забылся… и если так пойдет дальше, то на лбу его поставят клеймо, чтобы все видели — вот строптивый раб.
…тень солнечных часов скользит по земле. Так медленно… еще долго стоять и камни, верно, навсегда прирастут к Янгу. А ноги откажут. И тогда он не сможет сбежать.
…беглых рабов ловят с собаками. А вернув хозяевам, клеймят… но Янгу не боится клейма.
Он не раб.
Когда-нибудь он сумеет уйти.
И отыщет дорогу домой.
— Какой же ты упрямый, — ледяные руки той, что стоит за спиной Янгара, ложатся на щеки, сжимают со злостью, словно желая раздавить. — Почему ты не хочешь просто все забыть? Я тебе помогу. Ложись.
Она устраивается на подушках и указывает на место рядом с собой.
— Ложись и закрой глаза.
Пальцы ее плетут сеть из тумана.
…а губы красны.
…вчера ей поднесли кубок, и она, устроившись вот так же, на полу, вдыхала медный аромат крови.
— Хочешь попробовать? — спросила у Талли, который всюду сопровождал ее. И тот в ужасе отпрянул, она же не разозлилась, рассмеялась и окунула в кубок палец. — И зря. Вкусно.
— Ты… ты слишком увлеклась.
Талли был бледен.
Он боится ее, ту, что стоит за спиной Янгара.
И хочет убежать. У него получилось бы, ведь он свободен от ее цепей, но страх держит его на привязи.
Она поднимает палец медленно, и тонкая бурая нить протягивается между ним и кубком. Она же, наклоняясь, касается нити языком.
— В последнее время, братец, ты стал слишком много говорить, — та, что стоит за спиной Янгара, щурится от удовольствия. Янгар слышит его эхо. — Меня это печалит.
Ее печаль притворна.
Она лакает кровь, как кошка, а напившись, засыпает, разметав по подушкам черные волосы. В них больше не держатся алмазы и огненные лалы, гаснут. Лишь белый лунный камень готов служить той, что стоит за спиной Янгара. Во сне ее глаза приоткрыты, словно она и в минуты отдыха опасается выпустить Янгара из виду.
Тишина.
Служанки боятся тревожить ее. И рабы перестают дышать, моля богов, чтобы покой этот продлился хоть сколь бы долго. Талли и тот замирает у двери.
А потом решается.
Он идет на цыпочках, не сводя с нее настороженного взгляда.
— Ты… — шепот его почти беззвучен, и Янгар скорее по губам читает, чем и вправду слышит его голос. — Должен ее остановить.
Сбежать.
— Я не знал, что она такое, — Талли дрожит и страх его сладок. — Если бы знал…
Она хмурится во сне и пальцы шевелятся, проверяя, на месте ли привязь.
— Вот, возьми, — в ладонь Янгара ложится камень.
Темно-зеленый, с золотыми искрами и дыркой, в которую продета веревка.
— Она его сняла и… вдруг да поможет.
Талли кривится.
Он молод и устал бояться. Он не знает, что еще сделать.
— Я хотел Печать взять… Печать она стережет… проверяет… — наклонившись к Янгару, он надевает веревку. — Пожалуйста… останови ее… ты же… ты же Полоз!
Камень Талли прячет под рубаху и, бросив на сестру настороженный взгляд, пятится. У него вышло добраться до двери и коснуться ручки. Но та, что стоит за спиной Янгара, открывает глаза, синие, словно бездна.
— Ты хочешь оставить нас, Талли? — спрашивает она, улыбаясь.
— Я… если больше не нужен… — Талли дрожит и бросает на Янгара умоляющий взгляд. — Я проверю, как на арене… чтобы завтра… тоже надо присмотреть…
Она садится и зевает.
У нее красивые зубы, белые. И клыки длинны.
— Иди, — говорит она, когда Талли уже почти готов признаться. — Завтра и вправду важный день.
Та, что стоит за спиной Янгара, поворачивается к нему.
— Очень важный.
Она тянется к его губам, а ее собственные еще сохранили запах крови.
— Он трус. И ничтожество, но пока еще нужен. Кто-то ведь должен защищать меня, — это не поцелуй — Янгар помнит, что поцелуи должны быть другими — но прикосновение, которое вызывает тошноту. — Скоро ты станешь моим. Понимаешь?
Он кивает, потому что ей этого хочется.
И та, что стоит за спиной Янгара, выдыхает с облегчением.
— Надо просто избавиться от лишнего, — она падает на подушки и лежит, глядя в потолок. Губы ее шевелятся, и она улыбается собственным мыслям.
А потом уходит смотреть, как порют рабов.
Она будет отсутствовать долго. И вернется утомленная, но счастливая. Она снимает платье, забрызганное кровью, и прижмет к лицу, будет нюхать и жмурится… запах крови одурманит ее.
И Янгар, наблюдая за ней сквозь ресницы — она приказала спать — сожмет в руке камень.
Зеленый с золотой искрой.
Сквозь камень можно смотреть на солнце…
…и солнце делится светом.
Та, что стоит за спиной Янгара, не любит солнечный свет.
Глава 47. Сумеречница
Говорят, что давным-давно, во времена, когда мир уже не был молодым, но еще не состарился, жила-была девочка. Единственная дочь престарелых родителей, ни в чем не знала она отказа. Захочет ли ленты нарядные в волосы, платье ли новое, сапожки — спешат родители исполнить. Радостно им, что могут дитя любимое побаловать.
Росла девочка.
Красивой становилась, но и капризной.
Всего-то ей мало было.
Нарядов — полны сундуки, а она, увидев новый, требовала:
— Хочу!
И бусы, и запястья, и платки расшитые, и бисерные высокие шапки, которые на юге носят, и все, чего только взгляд коснется. Только и слышалось:
