Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович

— Дела у него.

— Время лихое, воеводы нет. Князю не понравится.

— Коряга мальчишка большой, отбодается. Ну так что?

Несколько мгновений Сивый и Стюжень разговаривали без слов.

Он упрямый.

Знаю. Это его упрямство я целый вечер зашивал.

И не вырубить. Вон, гляди, около маслянки сидит, рукой стережёт. Одно движение, и гори палатка ярче солнца.

Догляд нужен, как воздух.

Ага.

— Что знаешь про оттниров? — Безрод опустился на сидушку, приготовился слушать.

Млеч — было заметно — выдохнул и расслабился, ровно скинул с плеч убийственный гнёт. Даже распрямился и руку от маслянки убрал.

— Первое — они есть, и это не придумка, как тут иные болтают. И они знают про нас. Сам видел их дозорного. Думал, что с камнями слился, весь из себя такой незаметный. А я увидел, да виду не подал.

— Дальше, — Сивый кивнул. — Они похожи на придурков?

— Не знаю, — Взмёт остро выглянул на Безрода. — Ты это к чему?

— Их две-три тысячи. Воев — сотен пять, часть в походах, итого в горах мечей двести-триста.

Млеч кивнул, слабо улыбаясь.

— Понял, к чему ведёшь. Есть в дружине два оттнира. Урсбюнны. Я их порасспросил про этих… гривадеров.

— Ну?

— Жили себе на островке, сеяли рожь, ходили в походы, пасли скот… и ни под кого не ушли.

— Их всего три тысячи душ с бабами, детьми, стариками и ни под кого не ушли? Ни дани, ни отступных? — Стюжень задрал брови высоко на лоб.

— Ни дани, ни отступных! — твёрдо отчеканил Взмёт.

— Оттнир — братец крутой, пока зуб не обломает, не поверит, что это камень, крашеный под яблоко, а не яблоко, — хитро сощурился ворожец.

— Видать, обломали, — млеч пожал плечами. — Только никто не может ничего сказать определённо. Эти двое только и твердят, мол, некогда какой-то их князёк повёл не самую маленькую дружину на остров, обещался в крови затопить.

— И?

— И не вернулся. Восвояси пришла только одна ладья, а на ней сторожевой дозор, который на берег не сходил и что случилось не знает.

— Как поняли, что дружине конец?

— Говорят, утром головы на ладью со скал побросали.

Сивый и Стюжень переглянулись.

— А как забываться начинает, кто-то опять на остров ходит войной. И опять до следующего раза на ладьи летят головы со скал.

— Потом подземное пекло извергается на остров, оттниры перебираются сюда и поют ту же песню: Никто нам не указ, мы сами по себе, — старик задумчиво заходил по палатке, насколько это было возможно.

— Странно, — поморщился Безрод. — Островок крошечный, а взять не могут.

— А что бабы? — спросил Стюжень. — Выходят ведь замуж в другие земли. И разве на морях этих гривадеров не брали в плен? Что говорят?

— А кто что. Мол, есть у них на прикорме какие-то чудища. Рыжие собаки как будто.

Да-да, рыжие собаки. Безрод, усмехаясь, кивнул.

— А что там впереди?

— Ущелье сужается, горы делаются выше. В паре перестрелов отсюда место опасное, пройти можно только в одном месте — прямо под скалой, что выдается из материнской горы. Показал бы снаружи, да темно, не видно ничего. Придётся утра ждать. Место для засады — пальчики оближешь.

— С утра дозор туда, — Безрод что-то вспомнил, усмехнулся. — Я бы отправил.

— Я бы тоже, — улыбнулся млеч. — А вообще-то мы не воевать. Просто мысль князя донести.

Стюжень коротко рассмеялся.

— Мы так и подумали. Одна голова хорошо, а сто — лучше. Спать, парни! Пора укладываться.

Сивый выразительно посмотрел на млеча.

— Дальний дозор где залёг? Перестрел?

— Ага. Лежат в укрытии. Сверху стрелами не снять.

— Утром увидимся, — Безрод коротко кивнул и первым вышел.

— Ничего не пойму, — спозаранку Догляд в недоумении скрёб затылок и мало огнём не дышал. — С чего-то Взмёт сунул меня в десяток к Рябому, да велел охранять этого… Стюженя и тебя раненного. Даже лошадь дал!

— Приказано, исполняй, — Сивый пожал плечами, проверяя справу.

— Походный поря-а-а-адок! — крикнул Пузырь.

Первыми выдвинулись три конных десятка, далее змейкой выстроились пешие десятки, замыкали ход телеги с припасом и походным добром вроде палаток, котлов, утвари.

— Дозор ничего не обнаружил, но что-то неспокойно мне, — подъехал Взмёт и, не глядя на Безрода, показал головой вперёд, на скалу.

— Конный десяток оставь здесь, — Сивый даже головы не повернул. — За скалу не води.

Взмёт мрачнее тучи скосил взгляд.

— Вести князю?

— Да.

Догляд, уходящий с остальным строем по еле видной тропе, аж голову назад выкрутил. Да что это за подранок такой, если Взмёт с ним шушукается и по всему видать не о бабах?

— Шею свернёшь, — одёрнул его Стюжень. — Гляди на дорогу!

Тот лишь хмыкнул.

Вскоре навстречу проскакал конный десяток — в обратное, стало быть, ехали — и впереди сделалась видна помянутая скала. Ветрами, дождями, древесными корнями и прочей непогодой этот каменный вывес основательно подмыло и высекло, и походил он на шляпку древесного гриба, растущего на стволе. Некогда вывес был много больше, да время его победило — значительная часть лежала на тропе, сузив проход мало не до угольного ушка, и, наверное, случилось это так давно, что просветы между противолежащей скалой и упавшим обломком полностью занесло пылью и землей, а щели наглухо заросли деревьями и кустами.

— Ничего странного не замечал?

Взмёт призадумался.

— Про лазутчика говорил уже. А ещё треск пару раз мерещился. Ровно тканину рвут, и каменная крошка сыплется. Так ведь горы же, камни падают. Ладно, я вперёд. Моё место там.

Безрод молча кивнул, сделал знак Стюженю: «Придержи гнедого, начни отставать и держи этого при себе». Скала росла на глазах, делаясь больше и больше и загораживая небо. Прямо перед каменным вывесом Взмёт остановил ход, подождал немного и пустил коня вперёд. Крошечный рядом с горами человек ступил в тень громадной скалы, задрав голову, въехал под камень. Ветер баловался с кронами деревьев, что полого уходили вверх вместе с подъёмом, где-то в отдалении лес жил своей жизнью, и только вокруг скалы перепуганные пернатые молчали. Подсотенный дал знак, и напряжённая дружина, готовая в мгновение ока спешиться и отгородиться от опасности щитами и мечами, возобновила ход. Вот прошли конные десятки, утянулись под скалу пешие с щитами наперевес, поползли под вывесом телеги со скарбом, а стрелы из-за деревьев не летели, никто диким боевым кличем здешнюю тишину в клочья не рвал.

Проходя под камнем, Безрод покосился наверх. Желто-бурая скала, щерилась отрозубыми сколами, и вроде стоит себе смирнёхонько, и вроде полперестрела вверх до каменных клыков, а гнетёт что-то, к земле пригибает, только не на плечи — на глаза давит. И без того в горы забрались, ровно воротами от долины отгородились, так тут, внутри, ещё одна дверка обнаружилась, вон висит в воздухе по правую руку, ровно неработающая калитка от времени в землю вкопалась. Ага, поползла калиточка назад. Прошли. Скоро полперестрела ляжет между хвостом хода и скалой. Стюжень оглянулся, показал «от сердца отлегло», шумно выдохнул. Безрод усмехнулся.

Сзади, там, где каменная грибная шляпка соединялась с материнской скалой, посыпалась крошка, как это бывает, когда крупный валун «вздыхает и ворочается» в своём ложе. Сивый нахмурился, посерьёзнел, придержал Теньку на месте и свистнул, а когда коленце, запущенное человеческой змейкой по всей длине — люди поворачивали головы — дошла до Взмёта, подсотенный вскинул руку и остановил движение. Безрод приложил палец к губам, и знак так же скоро убежал к голове хода. Молчали все: всадники, поглаживая лошадей, успокаивали их и просили стоять ровно, не шевелясь и не переступая ногами. Опять посыпалась каменная крошка, и еле-еле, на самом пределе человеческого слуха прилетел треск, не тот ли самый, что слышал Взмёт? И вроде нет в камнях души, не поговоришь, ровно с задушевным другом, но Сивый нахмурился — будто рот у каменюки протрещился и прилетело сзади: «Ну наконец-то, голубчики. Я уже заждалась!» И точно обхватил кто-то липкими руками за плечи, прижал к себе, задышал смрадно в ухо, и аж в хребет отдалось голодное урчание пустого и алчного пуза.