Виктор Исьемини - Летний зной
Гиптис заорал гвардейцам:
- В город! Увозите императора в город! Скорей!
Чародей не смотрел на поле брани, там имперские всадники, разом утратившие отвагу и задор, уже разворачивали коней, чтобы спасться бегством. Со смертью Когера исчезла сила, которая лишала их разума и гнала на смерть...
***Отряд Эрствина появился на поле боя, когда сантлакские короли вступили в поединок. Ливдинцев никто не обнаружил, ни имперцы, ни ополчение из Энгры - перед началом схватки оба войска отозвали дозоры, и заметить пришельцев было некому.
Нынче на поле брани сошлось больше двух тысяч человек, и около двух сотен кавалеристов, которых повел в атаку юный граф, казалось, не могли серьезно повлиять на исход битвы, однако удар они нанесли в тот момент, когда кавалеристы Алекиана, истекая кровью, тратили последние силы и все еще теснили неприятеля... тут-то в правый фланг сантлакцев ударили воины из Ливды. Эрствин не стал слушать разумных советов Карикана - Счастливчик предлагал парнишке остаться позади, не скакать напролом.
- Нет! - звонко выкрикнул Эрствин. - Барон Леверкой всегда атакует первым! За мной, господа!
Рыцарям не оставалось ничего иного, как поскакать за мальчишкой... Хромой, который держался в седле не слишком уверенно, ругался на скаку:
- О, Гангмар!.. Гангмар меня возьми! Это что же, теперь и мне придется безумствовать? Только потому, что мой папаша носил меч и шпоры?..
При этом он успел поравняться с Эрствином и даже вырваться вперед до того, как их конный клин врезался во фланг ополчения из Энгры...
Рыцари-разбойники, собранные Перком, в таких случаях не тратили времени на то, чтобы разобраться в обстановке. Атакованные свежим неприятельским отрядом, они сразу стали поворачивать коней - обычная тактика этой братии: выйти из-под удара, оторваться от врага, а там уж Гилфинг покажет, что следует делать, бежать или возвратиться на бранное поле.
Но поначалу они обратились в бегство. Правый фланг сантлакской армии рассыпался, к месту схватки уже подтягивалась пешая колонна Эрствина... тут Полгнома добрался до проповедника, пали сантлакские короли - сперва Перк, затем и Метриен, и имперская конница разом утратила боевой дух. Имперцы побежали... естественно, они скакали туда, где не видели неприятельских всадников - часть повернула к Вейверу, другие устремились влево - там после атаки ливдинского отряда не осталось сантлакских рыцарей, и уже показались красно-желтые плащи сброда, ныне именуемого имперской пехотой. Люди Перка в центре и на левом фланге устремились в погоню - естественным образом они не думали, верно или нет действуют, они видели бегущего врага, и преследовали его. Обычное дело!
Когда Когер, пронзенный кинжалом Полгнома, испустил дух, Аньг вдруг сбросил апатию, выпрыгнул из фургона, рванул из рук пехотинца пику и заорал:
- Вперед, Гилфинговы пасынки! Эй, в драку! Бей-убивай, все будет наше! Эге-гей!
Аньг снова стал собой - Великим Пацаном, вожаком бесшабашных драчунов и гуляк, он бежал и орал, размахивая пикой, словно дубиной, и ливдинская пехота подхватила крик, устремилась за парнем, они бежали и орали, позабыв обо всем, врезались в конную массу, опрокинули колеблющихся сантлакских кавалеристов, улюлюкали, били в спины убегающим - и рыцари поспешно убирались с их пути, торопились спастись от толпы, во главе которой мчался веселый Аньг. Ливдинцы неслись следом...
На другом фланге не атакованные никем санталкцы преследовали бегущую кавалерию Аалекиана, они пока не могли знать, что их товарищи по оружию спасаются бегством, что их избранный король мертв - они видели бегущих соперников и мчались следом, чтобы убивать без помех.
Хромой скакал и наносил удары вправо и влево. Он успел опередить мальчишку графа и первым врубиться в ряды врага - честно говоря, он боялся, что при первой же сшибке, мальца затопчут, потому и рвался ударить раньше, проложить дорогу барону Леверкойскому... А потом оказался среди чужих всадников и уж теперь был вынужден двигаться, чтоб не взяли в кольцо. Где-то позади Эрствина догнали его солдаты, прикрыли с боков, поддержали... за ними ударили и рыцари с побережья... но Джейем уже вырвался далеко вперед. Его не коснулся веселый порыв, исходящий от Аньга, Джейем попросту не сумел управиться с лошадью, которая внесла его в толпу врагов. Сантлакцы колебались, они были готовы отступить, но боялись удара в спину и были вынуждены защищаться. Хромой на брыкающейся лошади носился среди опешивших сантлакцев, рубил и рубил... то и дело его удары попадали в цель, рыцари и латники валились вокруг, а он уносился все дальше от конного клина ливдинцев. Потом вывалился из толпы, тут лошадь снова взбрыкнула, Хромой вылетел из седла... и в падении успел разглядеть крошечного человечка, к которому спешили, размахивая оружием двое сантлакских разбойников. Хромой свалился на круп чужого коня, лошадь шарахнулась в сторону, сантлакцы столкнулись, Хромой выбросил руку с мечом, клинок вошел в бок латника, раздвигая звенья кольчуги. Потом он грохнулся на землю, рядом свалились и сантлакцы. Раненный истошно орал, другой - просто выбитый из седла столкновением - злобно ругался.
Коклос заверещал и кинулся было прочь, но споткнулся о тело Когера и кубарем покатился по траве. Хромой и сантлакский вояка вскочили одновременно... глянули друг на друга, вскочили и бросились, размахивая мечами, к карлику. Сантлакца влекло богатое платье Полгнома, Хромой спешил наперерез...
***Сэру Войсу был жаль себя, жаль маршальского звания... он мучился неизвестностью и гадал, как сложится сражение. Оруженосцы покинули раненого, когда стало известно о приближении врага - всех призывали в строй. А беднягу Войса оставили одного. Когда сомнения стали нестерпимы, маршал с трудом поднялся и, опираясь о стену, заковылял к выходу. В "Золотой бочке" было пусто, все убежали смотреть на битву с городской стены... тут Войсу подвернулся Селезень - Мясник велел старику присматривать за Денареллой. Маршал решительно оторвался от стены, вцепился в Селезня и велел вести к воротам.
Трудно сказать, что повлияло на старика, но он согласился помочь. Вдвоем они выбрались на пустынную улицу, побрели... Несколько раз пришлось делать остановку, чтобы болящий перевел дух. Город выглядел странно - тишина, вокруг ни души, а от окраины доносится многоголосый гомон...
У крайнего дома Селезень усадил Войса в тень и пообещал привести начальство. Маршал совсем обессилел и даже кивнуть не смог, только дышал широко раскрытым ртом. Он слышал, как на стенах орут, перекрикивают друг друга горожане, и не мог угадать, чья берет - там, на поле. Селезень возвратился с Мясником.
