Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт
И снова на них навалилась тупая немота, так что они едва слышали друг друга.
Чтобы отвлечься от жутковатых ощущений накатывающей тупой немоты, они снова принимались целоваться. Но в какой-то момент это перестало помогать.
Они с усилием оторвались друг от друга и растерянно оглянулись по сторонам.
Наконец, Ширли проговорила тихим дрожащим голосом: "Ничего себе виды!.. Только что слушали такую прекрасную музыку (жаль, что мы не сидели рядом!) – и вот…
Что называется – окунулись!.." – "Куда нас занесло? Надо поскорей выбираться, Шир, девочка моя. Ох, боюсь я, фанфаразматики нас с тобой вычислили и теперь в ловушку завлекают. Как же Ирми с ребятами не догадались заранее, врубить посильнее команду, но с оттяжкой!.. А ну-ка, попробую! – и он нажал кнопки включения ницафона. Экранчик почему-то тупо мигал несколько раз и тут же гас. – Ч-чёрт… Не зарядил до конца… увлёкся…" Он принялся вполголоса читать "ШМА", пытаясь оживить свой ницафон. Он низко склонился над такринатором, никак не решаясь его выдвинуть до отказа, и выговаривал слова тихим голосом прямо в тускло мерцающий шарик. Попробовал проделать то же самое с прибором Ширли – всё было тщетно. Ницафоны не проявляли никаких признаков жизни. Ширли пыталась читать псалмы дрожащим голоском, всё время сбивалась и со слезами поглядывала на Ноама, не в силах перенести горестной укоризны в его взгляде. "Ничего не поделаешь… Только музыка… Надо петь… пусть и моим козлиным голосом…" – "Да никакой у тебя не козлиный голос!.. – робко выдавила девушка, исподлобья поглядывая на Ноама, – не для сцены, не для хора… необработанный… но… нормальный голос!.." Ноам усмехнулся и вдруг, потупившись, прошептал: "Ширли, я знаю, что это нехорошо с моей стороны, но… мне кажется, у тебя голос подходящий. Ты чисто поёшь, не сбиваешься… Напой какую-нибудь мелодию… из наших… Ты же знаешь!.. Может, хоть это оживит… В конце концов, пикуах нефеш!.." – "Давай вместе…" – выдавила Ширли, подняв на него удивлённые и налитые влагой смущения глаза, потом отвернулась и начала тихо-тихо напевать одну из субботних песен, из тех, что она впервые услышала в доме Доронов в шабат. Ноам тихо подхватил, не сводя глаз с экранчика ницафона. "Ещё, девочка! Ещё! Он оживает!!!" – воскликнул Ноам, направив на неё такринатор.
И вдруг осёкся, вздрогнул, подняв голову и озираясь по сторонам. Всё пространство, прорывая оседавшую тупую немоту, вспорол жуткий, пронизывающий, усиливающийся звук: как будто огромные железные ручищи разрывают со скрежетом и стоном металлический лист. Оба они одновременно ощутили озноб, наполнивший их ужасом и отчаянием. Это был чудовищный взбрыньк, тот самый, который Шмулику удалось подавить в Радужных Дюнах отчаянным труа угава. У Ноама и Ширли ни шофара, ни угава, конечно же, при себе не было, да и играть они на них не умели.
Кроме того, от отчаяния и страха они просто не догадались просмотреть блок памяти ницафона, вытащить оттуда и задействовать спасительный пассаж.
***
Перед ними неожиданно, словно бы сгустилась из тумана и налилась тёмно-багровым длинная, уходящая в бесконечность трубчатая бугристая поверхность. По обе стороны за тёмно-прозрачными стенками мерцали перепутанные трубы, в которых маячили лица, лица, лица. Откуда-то издалека им навстречу двигались, разрастаясь и словно бы растекаяся по всему пространству, два похожих друг на друга дубона.
Из-за причудливой игры света и тени (в такт с нервозной аритмией чудовищного взбрынька) ребята не сразу разобрали – то ли эти двое движутся прямо на них по витку их следования, то ли за тёмной прозрачной стеной. Ноам опустил руку, продолжая сжимать в ней ницафон. Ширли испуганно смотрела на него и даже не замечала, как голову сжимают тиски боли и ужаса.
Ноам тихо вскрикнул: "Ширли, беги, девочка моя!!! Беги-и-и!!! Спасайся!!! Это не фантомы!.." – "Нет!!! Без тебя – ни за что!.." – в панике закричала сорванным голосом Ширли: ей показалось, что она увидела за путаницей клубящихся витков парящие где-то вверху лица своих братьев. Она в отчаянии взглянула на Ноама, увидела отчаяние, исказившее его дорогое лицо, малюсенький отблеск испуга в его огромных глазах – и задрожала… "Тихо ты, не кричи!" – прошипел Ноам. Он схватил её за руку, потащил за собой и внезапно толкнул куда-то вбок, то ли в тёмный боковой виток, то ли в нишу. "Иди сюда, – Ширли смотрела на него моляще, – мы поместимся тут вдвоём!" Вместо ответа Ноам, пристально глядя на Ширли, вдруг прижал её к себе и крепко поцеловал. Он пытался втиснуться с нишу, стараясь не стеснять девушку, но ничего не получалось – правая рука, нога, верхняя часть туловища и голова оказывались снаружи.
Два огромных дубона уже надвинулись почти вплотную. Их вид не оставлял никаких сомнений в их реальности и в их намерениях. Ноам попытался, не выпуская трепещущую девушку из объятий, наставить в сторону дубонов такринатор, но, глянув на экран, посмотрел на Ширли, задержал на ней взгляд и пихнул ей в руку свой ницафон, едва успев пробежать пальцами по кнопочкам.
Ширли смотрела на него расширенными глазами, в которых блестели слёзы: "Не уходи!" – надрывно всхлипывала она и пыталась удержать его руку. Но он ласково высвободил руку, потом неожиданно нагнулся и поцеловал её в мокрую щёку, отстранился и снова впился в неё жарким и отчаянным взглядом, словно стремясь сфотографировать её лицо на память.
Крепкая рука, словно клещи, схватила его за торчащее наружу плечо, сжала и потащила. Ширли закричала: "Нет! Нет! Ноам!!!.." – пытаясь схватить его за руку, отдирая другой рукой от плеча Ноама жирную лапищу дубона, впиваясь в неё ноготками. Оба вывалились из ниши. Громадная лапища дубона закрыла ей лицо, больно сжала щёки, так, что она с трудом могла вздохнуть. Потом её с силой отбросили, и она упала в какой-то узкий грязный проход, ударившись головой.
Какое-то время она ничего более не ощущала и не помнила…
Когда она, пошатываясь, с трудом поднялась на четвереньки, а потом на ноги, рядом никого не было. Сколько прошло времени, она не имела понятия. Она пошла, как сомнамбула, не понимая, куда и зачем, по открывшемуся перед ней сумрачному, извилистому коридору. Вскоре она оказалась на сумрачном "пятачке", окружённом то ли низенькими домишками, то ли грязно-зеленоватыми, выложенными из "ракушатника" стенами, где стояли простые садовые скамейки. Девушка шлёпнулась на одну из скамеек, откинулась в бессилии и провалилась в тяжёлый сон, больше похожий на забытьё. Во сне она то вскрикивала, то взмахивала руками, шаркала ногами и что-то нечленораздельно бормотала, а по лицу текли слёзы. Там её спустя несколько часов нашли Хели с Максимом…
