Ирина Сыромятникова - Монтер путей господних
— Вы обвиняетесь в том, что, полностью осознавая последствия своего поступка, провели над гражданином Питером Парсоном запрещенный ритуал изменения сознания, именуемый Лунное Причастие.
— Я не понимаю, о чем вы говорите…
— Отпечаток вашей ауры остался на потерпевшем, — черного мага в такой ситуации ни в чем убеждать не пришлось бы. — Я знаю, он не был идеальным, но он был человеком, а вы превратили его в инструмент. Во имя справедливости и жизни будущих поколений, волшебникам запрещено рассматривать людей в качестве… сырья.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не понимаю, о чем вы говорите…
«И что обидно, соседи, небось, сочувствуют этому мерзавцу. Пит Парсон — пьяница и дебошир, не дававший жизни жене и детям, после разговора с волшебником стал примерным семьянином без вредных привычек. Люди видят то, что хотят видеть».
— А то, что только строгое, нарочитое уважение к целостности человеческой психики является залогом существования магов, вы понимаете? Сейчас горожане благодарны вам за то, что вы избавили их от выходок Парсона, а завтра они разглядят, во что он превратился, и разговор пойдет другой!
Паровоз имел счастье лицезреть жертву запрещенного колдовства, ныне обитающую в тюремной лечебнице. Штатный эмпат в два счета продемонстрировал следствию лакуну сознания, заставляющую несчастного в определенных условиях цепенеть, совершать нескоординированные движения и даже задыхаться. По мнению эксперта, столь глубокое вмешательство не могло быть скомпенсировано, Пит Парсон был официально признан безумцем.
«В прошлом году на его глазах собаки до смерти искусали ребенка, и те же соседи негодовали, почему взрослый мужчина ничего не предпринимал. Интересно, как? Был ли бедняга законченной сволочью или ангелом под гримом, теперь нормального человека он напоминал только внешне. Но люди видят то, что хотят видеть».
— Я не понимаю. Я не понимаю…
— Хорошо, не понимаете. Но историю-то знать должны! Белые славятся своим любопытством. И про то, что деятельность Инквизиции включала в себя не только ловлю колдунов и борьбу с потусторонними феноменами, но и защиту таких как вы от гнева добрых горожан, вы непременно хоть раз читали. При любой неудаче люди начинают искать виновного на стороне и, естественно, находят. Думаете, законы — чья-то блажь?!
Задержанный молчал. Значит, слушает. Самые упертые экземпляры сектантов затыкали уши и пели псалмы, лишь бы заглушить голос разума. На взгляд Бера, убеждения, столь уязвимые для критики, не стоили выеденного яйца.
— Ладно, пес с ними, с законами, тут все ясно и в протокол занесено. Вы мне другое скажите: почему ударить Парсона по морде, когда он издевался над женой, вы не могли, а вышибить ему мозги — запросто? Дело ведь не в его благе, а в том, что он мог дать сдачи, верно?
Белый сосредоточенно сопел. Нельзя давить на него сильней — замкнется, убедит себя в том, что злые полицейские его не любят. Вопрос был не в сути обвинения (Оковы Избавления этот тип себе уже обеспечил), а в том, что делать с приговоренным дальше. НЗАМИПС не имел возможности решить проблему так же просто, как Инквизиция.
«Как это ни жестоко по отношению к жертве, но большинство из этих дураков смерти не заслуживают. Моя задача — узнать имя того, кто научил его запретному, кто первый сказал „можно“».
— Если человек хочет избавиться от вредных привычек и недостатков характера, ему в этом поможет эмпат. Задача окружающих — помочь ближнему осознать проблемы и проявить волю. А подстригать человеку мысли, сообразуясь со своим чувством прекрасного, может только самовлюбленный идиот, не сознающий собственной ограниченности.
Задержанного увели в камеру, размышлять над своим поведением. Паровоз, отслуживший верой и правдой четверть века, чувствовал невыносимое желание подать в отставку. В виске ледяной булавкой пульсировала боль. «Надо лечить нервы! Пойду к Кевинахари».
Эмпатка, тоже участвовавшая в допросах, немедленно принялась поить старого знакомого зеленым чаем.
— Рапорт напишу, завтра же! — вслух ругался Паровоз. — Будто мало было нам работы. Что могут наши инспектора сделать с этим сбродом? У нас другой профиль, мы раскрываем конкретные преступления по конкретным следам, а не заговоры по наводке. Это задача для политического сыска!
— В этом все дело, — втолковывала ему Кевинахари. — Дело совершенно, абсолютно, несомненно политическое, именно поэтому для Михельсона так важно запихнуть его под юрисдикцию НЗАМИПС.
— Политика! — брезгливо выплюнул капитан.
— Она самая, — подтвердила эмпатка.
— Заигралось наше руководство, вот что! Клоунам в Сенате тесно стало, людям на голову лезут.
Кевинахари засмеялась и замахала на него руками, вид веселящейся белой был довольно необычен.
— Ты сам не понял, что сказал, Конрад. Подумай, что начнется, если борьба с Искусниками станет политической! Сейчас все, на что они могут рассчитывать, это избежать тюрьмы, а так на кону будет стоять власть.
Бер представил себе сектанта, избирающегося в мэры, и горячо раскаялся в бранных словах.
— Что же мне делать, Дана? Я скоро их бить начну, а у меня кулак тяжелый. Бредят ведь, и видно, что бредят! И совсем не слушают того, что я им говорю.
Кевинахари вздохнула.
— Я не знаю. Есть мнение, что общение с мистиками приводит к физиологическому поражению мозга. Может, тюрьма заставит их встряхнуться, а может — гуманнее усыпить.
Услышав от белой такое заявление, Паровоз понял, что его проблемы — это хомячки.
«Надо бы не усердствовать в допросах, а то количество поручений будет только расти. Кто бы мог подумать, что я начну тосковать о нежитях, фальшивых амулетах и магах-уголовниках!»
Сказано — сделано. Через неделю политика тихого саботажа увенчалась успехом (а может — следователи, наконец, наладили работу), Бер смог вздохнуть свободней и начал разбирать накопившиеся дела. Потрясенный арестами город немного притих, но студенты по-прежнему дебоширили, заезжие аферисты продавали горожанам обереги из коровьих копыт, а мэр судился с «надзором» относительно развалин на речном острове (инспектора требовали либо снести руины до основания, либо навесить на них отвращающие знаки).
Два дня Паровоз раскидывал бумажные завалы, почти не выходя из кабинета. Отвыкшие от начальственной руки подчиненные, ворча, заново впрягались в работу. На четвертый день арестованные сектанты перестали казаться такими уж страшными… Жизнь налаживалась.
Офицер инструментального контроля оторвал Бера от полуденного чаепития и изучения анекдота на четырех страницах — подробнейшего изложения обстоятельств ссоры уважаемого семейства пекарей и не менее уважаемого боевого мага. Даже не понятно, кому из них давать по шее: булочнику, пытающемуся ограничить жизненное пространство черного, или колдуну, слишком уж цепляющемуся за свои инстинкты. Пока пострадавшим было только тесто — оно кисло.
