Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Дневная личина Ньяхдоха, видневшаяся из-за плеча, пристально всматривалась в меня — чересчур откровенным, чересчур человеческим взглядом.
Не долго думая, я полускатилась-полусвалилась с падшего, взгромоздясь на покачивающихся из стороны в сторону ногах. Он поднялся с кровати одновременно со мной; а я, замерев, глазела на него, спокойно стоящего рядом, — напряжённость, протянувшаяся между нами, потихоньку начала спадать.
И рухнула окончательно, когда он обернулся к небольшой ночному столику, на котором поблёскивал начищенным серебром чайный сервиз. Налил ароматную жидкость (и мелодичные звуки льющейся воды заставили меня, оступившись, передёрнуться, не знаю уж почему) и в молчаливом предложении протянул вперёд наполненную чашку.
И нагая, я стояла пред ним, ожидая, предлагая…
Пропащая, как рыба в пруду.
— Как вы? — спросил он. Я вздрогнула ещё раз, опять же, не уверенная, что разбираю смысл сказанных мне слов. Как я себя чувствую? Тёплой. Невредимой. Чистой. Я задрала голову, поднимая руку, и, морща нос, принюхалась к запястью; кожа пахла мылом.
— Я искупал вас. Надеюсь, вы простите мне эту вольность. — Сказано было пугающе мягким, преувеличенно низким голосом, словно говорили не со мной, а с какой-то норовистой, пугливой кобылой. Днём прежде облик его резко отличался от нынешнего — хотя б и здоровый по виду, но всё же определённо смахивающий на моих даррийских сородичей, с коричневато-тёмной, смуглой кожей. — Вас, так глубоко провалившуюся в сон, было и тараном не разбудить. Халат я обнаружил в стенном шкафу.
А я и не знала, что здесь имеется эта махровая балахонина. С опозданием, но до меня наконец дошло, что падший по-прежнему продолжает держать в руке чашку с чаем. Я согласно приняла её, больше из учтивости, чем из сколько-нибудь подлинного интереса. А отпив, прихлёбывая мелкими глотками, была непритворно удивлена, ощутив в тепловатой водице прохладный, освежающий привкус мяты и щедро добавленную смесь успокаивающих трав. Во мне невесть откуда проснулась иссушающая жажда; и я с жадностью прикончила-таки напиток. Нахья, видя это, безмолвно предложил больше воды, на сей раз протягивая заварочный чайник, полнёхонький до краёв; и я позволила ему самому добавить чая в кружку.
— Вы и в самом деле удивительны, — пробормотал он, покуда я поглощала питьё. Гудение голоса отвлекало. Он так и продолжал поедать меня взглядом, а это… докучало. Отвернувшись, я прикрылась от назойливого взгляда спиной и позволила себе и дальше смаковать каждый глоток живительного чая.
— Когда я очнулся, вы лежали рядом, чудовищно грязная и прям-таки ледяная на ощупь. Вся, с ног до головы, покрытая сплошным мерзким слоем чего-то… наверное, сажи или копоти. Я понадеялся, что горячая ванна согреет тело, и она, правда, помогла. Да и это тоже. — Он резко мотнул головой в сторону кресла, где я, очнувшись, обнаружила нас сидящими. — Больше уж негде было, так что…
— Кровать, — сказала хрипло, снова невольно вздрогнув. Голос сипел, горло воспалилось и ныло, словно одна здоровенная ссадина. Или ожог. Мята действительно помогла, смягчая боль.
На мгновение Нахья замер, язвительно кривя губы, — лёгкий намек на себя привычного, бесцеремонного, бессердечного и жестокого.
— С постелью теперь придётся распрощаться.
Озадченная, я глянула мимо него, и у меня перехватило дыхание. От кровати остались одни воспоминания: разваленное ложе, просевшее в сборную раму на искорёженных ножках. А от матраца — сплошь рваная рухлядь, словно ткань сначала вспороли мечом, а после раздербанили и напоследок хорошенько подпалили. Высвободившийся гусиный пух облеплял всё и вся, обугленные клочки материи валялись то тут, то там по комнате.
Да если б только кровать… Одно из огромных застеклённых окон снизу доверху было испещрено паутиной больших и малых трещин; и пока что только чудом не раскололось вдребезги. Также дела обстояли и с прикроватным трюмо. Один из книжных стеллажей был опрокинут на пол; разрозненное, но на вид непострадавшее содержимое расшвыряло по всей комнате. (С громадным облегчением я заметила и отцовский томик, целёхонький и невредимый.) В отличие от его собрата, разломанного и полусгоревшего, а с ним — и большинство бывших внутри книг.
Нахья вынул опустелую чашку из моих враз ослабелых рук прежде, чем я, разжав пальцы, успела её выронить.
— Вам не обойтись без кого-нибудь из ваших дружков энэфиного племени, чтобы поправить здесь всё и прибраться. Этим утром я пока что придержал сбежавшихся слуг, но моего трюка надолго не хватит.
— Я… я не… — Я беспомощно покачала головой. Слишком многое из произошедшего в памяти моей сказывалось призрачной, не столько реальной, сколь потусторонней сказкой. Видением. Перед глазами всколыхнулась картинка стремительного падения. Не пробившего потолок. В отличие от кровати.
Нахья сопровождал молчанием каждый мой шаг, беспорядочное блуждание, туда-сюда, по комнате, хруст стекла под туфлями и треск распещепившихся деревянных обломков. А когда я подобрала с пола осколок стекла, он наконец проговорил негромко:
— Не так уж вы и схожи с той библиотечной фреской, как мне впервой померещилось.
Меня разом развернуло к нему лицом. Падший послал слабую улыбку. А я-то считала его просто человеком, смертным, но нет… Он, просуществовавший, и более чем странно, долгие столетий, знал чересчур много для "простого смертного". Похоже, куда более походя сутью своей на демонов прошлого, истаявших в веках, наполовину смертный, но на другую… нечто иное.
— Как давно вам известно?.. — задалась я вопросом.
— С первой нашей встречи, — снисходительно пояснил он, чуть изогнув губы. — Ну, если тот раз допустимо именовать "вс-тре-чей", — добавил насмешливо.
Остановившись, уставился на меня; и взгляд его был точь-в-точь, как тот, коим он одарил меня тем первым вечером на Небесах. Основательно подзабытым, в тогдашнем водовороте страха. И потом, позже, в палатах Скаймины…
— А вы неплохо играете, нося маски, как завзятый актёр.
— Обстоятельства располагают. — Улыбка торопливо сбежала с его лица. — Но даже тогда я был не вполне уверен. Покуда не проснулся и не обнаружил вокруг всё это. — Он обвёл рукой полуразрушенную, опустошённую спальню. — И вас близь себя, живую и здравую.
Последнего я и сама не ожидала. Но раз уж так, теперь предстояло разобраться с… последствиями.
— Я — не она, — сказала утвердительно.
— Не она. Но, бьюсь об заклад, что частица её или, наоборот, она — вас. Поверьте, коё в чём таком я разбираюсь, и неплохо. — Он пробежался рукой по волосам, от лба к виску, пропуская сквозь пальцы непокорные чёрные пряди. Было более чем ясно, что крылось за этим лёгким жестом: обычные тёмные пряди, а не клубящиеся тьмой завитки и извивы его божественного "Я".
