Инна Кублицкая - Карми
Карми быстро разобралась в порядках замка Ралло. Были они довольно суровыми, но как раз к пленникам отношение было самым мягким. Труднее всего жилось младшим ученикам — коттари; именно среди них была самая высокая в Майяре смертность, именно им доставалась жизнь, полная опасностей и тревог. Однако, если коттари ухитрялся дожить лет до четырнадцати, он считался уже взрослым, совершеннолетним, почти полноправным хокарэмом. В этом случае его называли уже гэнкар. После сурового детства жизнь гэнкара казалась райской, однако не надо забывать, что не всякий человек выдержал бы тренировки, которыми продолжали заниматься гэнкары. В это самое время к ним присматривались посланцы высоких принцев, подыскивающие своим господам хокарэмов. И после принесения клятвы кому-либо из майярских государей гэнкары становились товиахо-танай, «услужающими», или, как это точнее переводится с древнего языка, «рабами». Вывести хокарэма из этого состояния могла либо смерть хозяина — и тогда хокарэм назывался райи, «свободный», либо неизлечимая болезнь или тяжелое увечье — и тогда он становился гелаки, «отосланным».
Если вспоминать знакомых Карми хокарэмов, то Смирол был сейчас товиахо-танай, Ролнек — гэнкар, Гелати и Даллик — гэнкари, Таву-аро и Караиту — коттари, Логри и Герхо — райи, а Нелама — гелакин.
Стенхе, рыскающий по Майяру в поисках сургарской принцессы, считался товиахо-танай, а безвестно сгинувший Маву попадал в разряд «молчащих» — эрраи.
Распорядок в замке тоже был весьма прост — два раза в день звонили в колокол, созывая на завтрак и поздний обед; можешь приходить, можешь не приходить — никто не станет выяснять, почему у тебя нет аппетита. Коттари и гэнкары спали в одних и тех же комнатах, но если гэнкарам разрешалось заворачиваться в одеяла, коттари в суровые зимние ночи спали, сбившись в клубок, на жиденькой подстилке из соломы. Заболевшим тоже разрешалось взять одеяло, но много ли тепла могло дать оно в выстуженных комнатах замка, где спокойно гулял ветер? Одеждой коттари чаще всего были обноски, правда неизменно чистые — чистота среди хокарэмов считалась одним из важнейших условий здоровья. Гэнкары одевались в лучшие одежды, но и гэнкары, и коттари за пределами замка выглядели одинаково — старшие порой даже позволяли себе небрежность. Гораздо большее внимание хокарэмы уделяли обуви. Мальчишка мог быть почти голым даже в мороз, но у него обязательно были хорошие сапожки и две пары шерстяных носков. Сапожничание или вязание поэтому считались в замке Ралло отдыхом; портянки или крестьянская обувка — талари — полагались почти неприличными.
Девушки, насколько заметила Карми, одеждой почти не отличались от парней. Хотя хокарэмы довольно мягко относятся к женщинам, хокарэми никаких снисхождений не делалось. Хокарэми не женщина, считалось в Майяре. Удел женщины — рожать детей и вести хозяйство, а хокарэми трудно представить в таком качестве. По традиции велось, что хокарэми должны хранить невинность для своего хозяина, но практически мастера замка сквозь пальцы смотрели на любовные приключения гэнкари; главное, чтобы девушка не оказалась беременной. При этом за нравственностью мальчишек следили безукоризненно. Всякие любовные истории в стенах замка Ралло наказывались жесточайшим образом, хотя поведение их за пределами долины Горячих ключей оставалось неконтролируемым.
Гелати в этом отношении жизнь вела очень веселую и не видела в своем поведении ничего дурного. Она в первый же вечер спросила, не хочет ли Карми пригласить кого-нибудь из парней — погреть постель.
— Нет, — качнула головой закутавшаяся в одеяло Карми. — Ролнека, может быть? — настаивала Гелати, уверенная в том, что Карми смущается.
— Ролнека? — презрительно переспросила Карми. — Вот уж счастье-то…
— Можно и другого, — отозвалась Гелати, стоя на бортике кровати и поправляя сбившийся занавес.
— Ну уж нет, — заявила Карми. — Последней дурой буду, если позову в постель хокарэма. Меня все предают, а хокарэмы — дважды и трижды предатели.
— Неправда, — возразила Гелати. — Хокарэмы не предают.
— Предают, — сказала Карми. — Только делают это изощренно — так, что вроде и упрекнуть не за что.
— Ты о чем?
Карми вздохнула. Если бы Стенхе не скрывал от нее прошлой осенью, что в Сургаре затевается неладное! Он ведь что-то знал, Карми могла спорить, что знал и намеренно удерживал ее в Миттауре. А что делал Маву в долине Праери, когда его встретил Арзравен Паор? Он должен был находиться при Руттуле. Руттул послал его к ней? Когда? Только когда заболел, чтобы она помогла Руттулу добраться до глайдера и попробовала его излечить? Или же гораздо раньше — для того, чтобы опять-таки подольше удержать ее в Миттауре?
А ведь если бы она узнала о происходящем сразу же, как вести дошли до Миттаура, все могло быть. иначе. В глайдере есть механизм-лекарь, и, может быть, он сумел бы вылечить внезапно заболевшего Руттула. Кто виноват в том, что больной Руттул не смог добраться до глайдера, а супруга его, сургарская принцесса, в это время глазела на нтангрские храмы? Кто виноват в этом? Она, ее хокарэмы или же сам Руттул? Кто виноват? Он умирал, а она в это время готовилась праздновать Атулитоки. И когда она, догадавшись обо всем, мчалась в Сургару, он уже умер.
Карми подняла голову и глянула на Гелати. Гэнкари безмятежно спала.
Глава 14
Логри пришлось затратить немало времени, пока он разыскал Стенхе. Определенного его местонахождения он не знал, поэтому пришлось «распускать паутину» — слать гонцов-райи во все места, отмеченные в этом году бурной деятельностью сургарской принцессы. Удовольствие получилось довольно дорогое — по всем канонам «распускание паутины» на такой большой территории требовало групп хокарэмов численностью не менее трех человек, поэтому для прочесывания потребовалось тринадцать райи — трое на Лорцо, трое на Колахи, трое на Миттаур и четверо на Сургару. На Миттаур, если уж честно признаться, потребовалось бы гораздо больше, но отправить туда большую группу Логри не рискнул: уж очень нетерпимо в Миттауре относились к хокарэмам.
Карми ничуть не возражала против поисков, даже написала Паору письмо, в котором просила помочь. Паор немедленно ответил, что, к сожалению, гонцы несколько припоздали: Стенхе был у него, но уже давно ушел, не сообщив куда. Паор слал также сургарской принцессе свои наилучшие пожелания и небольшой подарок.
Тючок, который притащил в Ралло гонец, и в самом деле был не очень велик и довольно легок. В нем оказался полный убор миттауской княжны: платья, сорочки, нижние юбки, вуали, покрывала, узорчатые шали, браслеты, ожерелья, наголовные украшения и в довершение всего — роскошный плащ из пятнистого меха горного льва.
