Майкл Суэнвик - Дочь железного дракона
Сначала Джейн смотрела в Болдуинову манишку. Но между ними пролез гном и маленьким кулачком толкнул ее подбородок вверх. Она посмотрела в бледно-серые глаза Болдуина.
Что-то в его взгляде мелькнуло. Губы задрожали, словно он пытался что-то сделать или сказать, но забыл, как управляют лицом. Они опять дрогнули.
На третий раз у него получилось. Болдуин вытянул губы, словно маленькая девочка, которая просит ее поцеловать. Он слегка чмокнул ими.
Джейн затрясла головой: «Нет!»
Он снова сложил губы трубочкой. Потянулся к ней. От него пахло тлением. Руки старика ожили, пальцы подались к Джейн.
— Нет! — Джейн отшатнулась от него изо всех сил. Но вырваться ей не удалось. При всей его дряхлости и немощи хватка Болдуина оказалась крепкой. Руки его стали как полосы металла. Медленно, неостановимо он прижимал Джейн к себе. Рот прижался к ее губам. Она пробовала отвернуться, но гномы крепко держали ее голову.
Он втолкнул свой язык ей в рот. Язык вошел как ключ в замочную скважину.
Она открылась.
И сразу все вокруг стало другим. Комната, гномы, сам Болдуин — все это ушло куда-то, растворилось, как воск в карболовой кислоте. У Джейн закружилась голова. Такого с ней еще не бывало. Ее словно перенесли в какое-то новое измерение, не воспринимаемое обычными чувствами. Другое пространство сомкнулось вокруг нее.
— Джейн!
Она даже не повернула головы. Ее внимание было приковано к окну, к тому страшному, что она там видела. Рамы были грязные, на подоконнике валялись дохлые мухи. Белая краска пошла пузырями и легко отдиралась чешуйками, если нажать. Острые края чешуек могли больно вонзиться в палец, хотя не до крови.
Но не это было самое страшное.
— Я тебе яблочек принесла, — сказала Сильвия. — И хороших бананчиков. И блок «Салем», ментоловых, длинных, какие ты любишь. Я их отдала сестре. Хотела бы я все-таки знать, сколько ты выкуриваешь. Уверена, что она таскает у тебя сигареты.
Небо было хмурое, но дождем, кажется, не грозило. Скорее казалось, что так будет всегда — сумрачно и уныло. Вид из окна был безобразный, хотя считалось наоборот. Газон стригли чуть ли не через день, сквозь редкую травяную щетину просвечивала земля. Они, должно быть, боялись, что какая-нибудь травинка вырастет в полный рост, выпрямится свободно. Для Джейн этот газон был символом угнетения. Но страшное было и не это.
— Присядь-ка тут, на кровати, я тебя причешу.
Джейн повернулась к матери. Какая она бледная, усталая, как постарела! Сильвия улыбалась, как всегда, когда навещала ее, — отважной, бодрой улыбкой, словно бы говорила: «У нас все хорошо!», но глаза глядели печально и устало.
Джейн подошла к кровати, села. Она была тяжелая, толстая, неповоротливая. Слишком много мучного, слишком мало движения, а главное — ради чего за собой следить?
Сильвия присела рядом, взяла щетку, стала причесывать дочь. Какие у нее ловкие, умелые пальцы! Джейн представила себе, как хороша была мать в молодости, как весела, кокетлива — пока не появилась она.
— Я видела на днях тетю Лилиан, — сказала Сильвия. — Говорит, Альберт решил вернуться к жене, представляешь? Это который же раз — третий уже. Нет, нам их просто не понять!
Она закурила, критически глянула на волосы дочери:
— Может, косу заплести?
«Мама, — хотела она сказать, — мама, я хочу домой».
Но не сказала ничего.
Она никогда ничего не говорила.
Джейн приподняла голову и снова посмотрела в окно. Отсюда было не видно, но она представила себе это, страшное, на которое смотрела, когда в палату явилась мать. Страшное было — ее отражение. Одутловатое, неряшливо накрашенное лицо, вечная обида в темных глазах. Взгляд отсутствующий, словно она не здесь, словно ее внимание где-то за миллион световых лет отсюда.
А ведь лучше не будет, осенило ее. Она в ловушке. Она навсегда останется в этой лечебнице, будет стареть, толстеть, будет по капле высасывать жизнь из своей матери, пока не высосет до конца. Тогда некому станет ее навещать. Она останется одна. Горечь, старость, медленное разложение заживо — и пустота в конце.
Джейн заплакала.
От неожиданности Сильвия выронила щетку. Щетка загремела по полу.
* * *Болдуин убрал язык.
Он отпустил Джейн.
Она стремительно обернулась. Испуганные гномы разбежались. Джейн дергала ручку двери изо всех сил, дверь дрожала, но не поддавалась, пока она не сообразила, что надо просто толкнуть.
Выйдя в фойе, она обнаружила, что все ушли без нее.
Только гоблин поспешил вперевалку навстречу, подал, широко улыбаясь, маску и плащ.
— Ну как? Прелестно? Омерзительно? Понравилось? Приходите еще!
* * *Все эльфы такие. Склонны к измене и перемене. Только что они ваши лучшие друзья, а через минуту они вас бросят. Их и винить нельзя, такая у них природа. Если вы куда-нибудь идете в компании с эльфом, будьте готовы остаться в одиночестве посреди улицы, ночью, ногами в луже и с полным карманом сухих листьев. Такова жизненная реальность, твердила себе Джейн, целый час добираясь по темным, полным опасностей улицам до Кэр-Гвидион. Чего бы ей по-настоящему хотелось — так это скормить всех эльфов Тейнду. Если бы она могла втолкнуть их в Адские Врата, она сделала бы это радостно и собственноручно.
К тому времени, как Джейн добралась до апартаментов Гальяганте, она слегка оправилась от встречи с Болдуином. Но ее одолевала усталость, настроение было плохое, общаться ни с кем не хотелось. «Что я делаю здесь?» — спрашивала она себя. Если бы не обещание, данное Меланхтону, сегодня его накормить, она давно бы уже была дома.
Джейн сняла маску, бросила слуге плащ. В прихожей возник выскочка Аполлидон.
Он увидел ее и немедленно заговорил с ее грудями.
— Я здесь изгой, — пожаловался он. — Со мной обращаются как с какой-нибудь шушерой. Никто не уважает мое знатное происхождение.
— Да, они очень важничают, — равнодушно поддакнула Джейн. Аполлидон все пялился на ее костюм. В свитере и джинсах он бы ее не узнал.
— Если бы я вдруг исчез навсегда, никто бы и не заметил! Я так одинок, всем на меня наплевать!
Джейк вдруг осенило. Вот же он, тот, кто ей нужен!
Она решила попробовать.
Взяв Аполлидона за руку, она послала импульс желания в его нервную систему. Это было то же самое, что проделала с ней самой фата Джуиссанте. Конечно, у Джейн по неопытности получилось хуже, но, судя по реакции выскочки, все-таки получилось. Он вздрогнул и первый раз за все время посмотрел ей в глаза. Их взгляды встретились. У него от желания расширились зрачки.
И тут он понял, что она с ним сделала, и залился краской.
