Лоис Буджолд - Священная охота
Имело ли это обстоятельство какой-то тонкий юридический смысл? Судя по тому, как закивали судьи, имело… Даже писец отложил перо, явно не собираясь делать записи, хотя смотрел на Ингри с зачарованным интересом. Значит, сейчас разговор носит не столь уж официальный характер… хотя в такой компании Ингри не видел в этом для себя преимуществ.
— Случалось ли вам раньше терять сознание от духоты? — спросил один из судей.
— Э-э… нет.
— Пожалуйста, опишите ваше видение, — сказал ученый священнослужитель.
Ингри медленно моргнул. Если он откажется говорить, какие меры воздействия применят к нему судьи? Они, наверное, заставят его принести присягу, и тогда и ответы, и молчание будут иметь для него гораздо более тяжкие последствия. Лучше уж так…
— Я оказался с леди Йядой и неприкаянной душой Болесо… в каком-то месте — в бескрайнем пространстве. Я мог видеть сквозь плоть принца Болесо. Он был полон мятущихся от страха и боли духов убитых животных. Потом явился Сын Осени… — Ингри облизнул губы и постарался говорить как можно более ровным голосом. — Бог повелел мне вызвать духов животных из Болесо, и леди Йяда поддержала его. Я сделал то, о чем меня просили. Бог забрал душу Болесо и удалился. Я пришел в себя, лежа на полу храма. — Что ж, не так плохо: очень похоже на бред сумасшедшего и без упоминания некоторых особенно скользких моментов.
— Как? — с любопытством спросил священнослужитель. — Как вы их вызвали?
— Это было всего лишь видение, просвещенный. Нельзя же ожидать, чтобы во сне события были вполне объяснимы.
— И тем не менее!
— Мне… мне был дарован Голос. — Нет нужды уточнять, когда и кем…
— Колдовской голос? Вроде того, каким вы воспользовались, чтобы укротить взбесившегося белого медведя за два дня до того?
При этом вопросе двое судей подняли головы и с интересом посмотрели на Ингри.
«Проклятие!»
— Я слышал, как это так называли.
— Вы могли бы воспользоваться им снова?
Ингри еле удержался оттого, чтобы прибегнуть к колдовскому голосу немедленно: погрузить всех в зале в неподвижность и бежать… А может быть, лучше спрятать своего странно освободившегося волка в сердце так, чтобы он стал невидимым? «Глупец, они и так его не видят».
— Не знаю.
— Если вернуться к рассматриваемому делу, — решительно заговорил священнослужитель, — имеются свидетельства, что леди Йяда осквернена духом умерщвленного леопарда. Как учит нас храм и как это подтверждает, по-видимому, ваше видение, такое осквернение отлучает душу от богов.
— Душу умершего, — осторожно поправил его Ингри. Оба они с Йядой несли в себе духов животных, и все же с обоими говорили боги. А вот с Болесо — нет, вдруг понял Ингри. Он собрался было объяснить, как шаманы Древнего Вилда очищали души своих павших товарищей, но вовремя одумался. Не хватало еще объяснять судьям, откуда он об этом узнал.
— Именно. Поэтому мой вопрос, лорд Ингри, таков: если леди Йяда будет казнена по приговору суда, сможете ли вы удалить оскверняющий ее дух животного, как вы это сделали для принца Болесо?
Ингри окаменел. Первое, что ему вспомнилось, были обеспокоенные слова Венсела о том, что Йяда окажется, как это делалось в Древнем Вилде, принесенной в жертву посланницей, которая откроет долину Священного древа богам. Венсел полагал, что эта угроза устранена благодаря поселившемуся в Йяде духу леопарда… Не так уж это надежно, раз Ингри может разрушить такую защиту. «А я мог бы». Пятеро богов, будьте Вы прокляты все вместе и поодиночке, уж не таков ли нечестивый план Сына и Бастарда? «Уж не поэтому ли Вы согнали нас всех сюда?» Мысли Ингри путались, и он попытался потянуть время.
— Почему вы спрашиваете об этом, просвещенный?
— С теологической точки зрения тут есть тонкость, которую мне очень хотелось бы прояснить. Казнь, строго говоря, — это наказание тела за преступления, совершенные в мире материи. Вопрос о спасении души казненного не должен решаться иначе, чем в случае любой другой смерти; если же душа окажется обречена на отлучение от богов, то это непростительный грех, который ляжет на тех, кого закон обязывает совершить казнь. Казни, следствием которой станет столь ужасное несчастье, надлежит противиться; если же такой опасности не будет — казнь может быть осуществлена. — Ответом на эти слова было общее молчание, и священнослужитель сочувственно спросил: — Вы уследили за моей мыслью, милорд?
Инфи уследил. Скрежеща когтями, его волк сопротивлялся поводку, за который его тянули. «Если я скажу, что могу очистить душу Йяды, то предоставлю им свободу повесить ее с чувством честно исполненного долга». Если же он скажет, что не может… это будет ложью, но что ему остается?
— Это было всего лишь… — прошептал он, прочистил горло и заставил себя громко повторить: — Это было всего лишь видение, просвещенный. Вы ожидаете от него слишком многого.
Теплый голос, похожий на шелест осенних листьев, пробормотал где-то между ухом Инфи и его рассудком: «Если ты отрекаешься от Меня и от себя перед этой маленькой компанией, братец волк, что же ты будешь делать, оказавшись перед компанией гораздо более великой?»
Инфи не знал, покрылось ли его лицо смертельной бледностью, хотя некоторые из судей встревоженно посмотрели на него; он прилагал все усилия, чтобы не пошатнуться или, да не допустит такого Пятерка, не потерять сознание. Прекрасное было бы подтверждение только что произнесенному им отречению!
— Хм-м, — протянул ученый священнослужитель, глядя на Инфи сузившимися глазами, — это тем не менее очень важный вопрос.
— Может быть, я упрощу его для вас? Если такой способностью я не обладаю, ваши сомнения остаются при вас. Если же обладаю… то использовать ее я отказываюсь. — «Вот тебе — съешь!»
— Разве вас нельзя принудить? — В тоне священнослужителя не было угрозы — одно только чистое любопытство.
Губы Ингри раздвинулись в улыбке, которая вовсе не была добродушной; некоторые из судей инстинктивно отшатнулись назад.
— Вы могли бы попробовать, — выдохнул Ингри. Вот тогда-то, когда мертвое тело повешенной Йяды окажется у его ног, его волк покажет, на что в действительности он способен… прежде чем самого Ингри убьют.
— Хм-м… — Ученый священнослужитель похлопал рукой по губам. Как ни странно, выражение его лица было скорее удовлетворенным, чем огорченным. — Очень, очень интересно. — Он оглядел судей. — У вас есть еще вопросы?
Старший судья, даже не пытаясь скрыть растерянности, ответил:
— Нет… в данный момент нет. Благодарю вас, просвещеннейший, за ваши… всегда заставляющие задуматься комментарии.
