Ирина Сыромятникова - Монтер путей господних
Редстонское управление НЗАМИПС ломилось от задержанных. Не то чтобы объявленных сектантами было слишком много, просто надзор никогда не ориентировался на работу с людьми и просторными застенками не располагал, а передавать дело в руки жандармерии министерство категорически отказывалось. Граждане не должны воспринимать аресты как массовый террор! По той же причине Бер не мог сбагрить арестованных на базу очистки — кто-то мог принять простой перевод за тайную расправу. Все должно было выглядеть так, словно надзор задержал обычных мистиков, и начальству было плевать, что дело зашло слишком далеко.
В коридорах гомонили родственники, пытающиеся выяснить судьбу арестованных, сновали посыльные и следователи с папками в руках. Поскольку места в подвалах не хватало, задержанных водили на допрос в новое крыло здания, и при появлении конвоя всякий раз приходилось разгонять народ. А через всю эту суету невозмутимо шествовали боевые маги, совершенно не желающие понимать изменившийся момент. Ну, дела у них тут, и все!
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
Паровоз тоскливо вздохнул. Сидевший напротив него мужчина сильно вздрогнул.
По-хорошему, Беру тут не место. Но хороших эмпатов, способных разговорить таких вот заключенных, не хватало, а формальности требовалось соблюсти.
— Вы обвиняетесь в том, что, полностью осознавая последствия своего поступка, провели над гражданином Питером Парсоном запрещенный ритуал изменения сознания, именуемый Лунное Причастие.
— Я не понимаю, о чем вы говорите…
— Отпечаток вашей ауры остался на потерпевшем. — Черного мага в такой ситуации ни в чем убеждать не пришлось бы. — Я знаю, он не был идеальным, но он был человеком, а вы превратили его в инструмент. Во имя справедливости и жизни будущих поколений, волшебникам запрещено рассматривать людей в качестве… сырья.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не понимаю, о чем вы говорите…
«И что обидно, соседи небось сочувствуют этому мерзавцу. Пит Парсон — пьяница и дебошир, не дававший жизни жене и детям, после разговора с волшебником стал примерным семьянином без вредных привычек. Люди видят то, что хотят видеть».
— А то, что только строгое, нарочитое уважение к целостности человеческой психики является залогом существования магов, вы понимаете? Сейчас горожане благодарны вам за то, что вы избавили их от выходок Парсона, а завтра они разглядят, во что он превратился, и разговор пойдет другой!
Паровоз имел счастье лицезреть жертву запрещенного колдовства, ныне обитающую в тюремной лечебнице. Штатный эмпат в два счета продемонстрировал следствию лакуну сознания, заставляющую несчастного в определенных условиях цепенеть, совершать некоординированные движения и даже задыхаться. По мнению эксперта, столь глубокое вмешательства не могло быть скомпенсировано, Пит Парсон был официально признан безумцем.
«В прошлом году на его глазах собаки до смерти искусали ребенка и те же соседи негодовали, почему взрослый мужчина ничего не предпринимал. Интересно как? Был ли бедняга законченной сволочью или ангелом под гримом, теперь нормального человека он напоминал только внешне. Но люди видят то, что хотят видеть».
— Я не понимаю. Я не понимаю…
— Хорошо, не понимаете. Но историю-то знать должны! Белые славятся своим любопытством. И про то, что деятельность инквизиции включала в себя не только ловлю колдунов и борьбу с потусторонними феноменами, но и защиту таких, как вы, от гнева добрых горожан, вы непременно хоть раз читали. При любой неудаче люди начинают искать виновного на стороне и, естественно, находят. Думаете, законы — чья-то блажь?!
Задержанный молчал. Значит, слушает. Самые упертые экземпляры сектантов затыкали уши и пели псалмы, лишь бы заглушить голос разума. На взгляд Бера, убеждения, столь уязвимые для критики, не стоили выеденного яйца.
— Ладно, пес с ними, с законами, тут все ясно, и в протокол занесено. Вы мне другое скажите: почему ударить Парсона по морде, когда он издевался над женой, вы не могли, а вышибить ему мозги — запросто? Дело ведь не в его благе, а в том, что он мог дать сдачи, верно?
Белый сосредоточенно сопел. Нельзя давить на него сильнее — замкнется, убедит себя в том, что злые полицейские его не любят. Вопрос был не в сути обвинения (Оковы Избавления этот тип себе уже обеспечил), а в том, что делать с приговоренным дальше. НЗАМИПС не имел возможности решить проблему так же просто, как инквизиция.
«Как это ни жестоко по отношению к жертве, но большинство из этих дураков смерти не заслуживает. Моя задача — узнать имя того, кто научил его запретному, кто первый сказал «можно».
— Если человек хочет избавиться от вредных привычек и недостатков характера, ему в этом поможет эмпат. Задача окружающих — помочь ближнему осознать проблемы и проявить волю. А подстригать человеку мысли, сообразуясь со своим чувством прекрасного, может только самовлюбленный идиот, не сознающий собственной ограниченности.
Задержанного увели в камеру размышлять над своим поведением. Паровоз, отслуживший верой и правдой четверть века, чувствовал невыносимое желание подать в отставку. В виске ледяной булавкой пульсировала боль.
«Надо лечить нервы! Пойду к Кевинахари».
Эмпатка, тоже участвовавшая в допросах, немедленно принялась поить старого знакомого зеленым чаем.
— Рапорт напишу, завтра же! — вслух ругался Паровоз. — Будто мало было нам работы. Что могут наши инспектора сделать с этим сбродом? У нас другой профиль, мы раскрываем конкретные преступления по конкретным следам, а не заговоры по наводке. Это задача для политического сыска!
— В этом все дело, — втолковывала ему Кевинахари. — Дело совершенно, абсолютно, несомненно политическое, именно поэтому для Михельсона так важно запихнуть его под юрисдикцию НЗАМИПС.
— Политика! — брезгливо выплюнул капитан.
— Она самая, — подтвердила эмпатка.
— Заигралось наше руководство, вот что! Клоунам в Сенате тесно стало, людям на голову лезут.
Кевинахари засмеялась и замахала на него руками — вид веселящейся белой был довольно необычен.
— Ты сам не понял, что сказал, Конрад. Подумай, что начнется, если борьба с Искусниками станет политической. Сейчас все, на что они могут рассчитывать, это избежать тюрьмы, а так на кону будет стоять власть.
Бер представил себе сектанта, избирающегося в мэры, и горячо раскаялся в бранных словах.
— Что же мне делать, Рона? Я скоро их бить начну, а у меня кулак тяжелый. Бредят ведь, и видно, что бредят! И совсем не слушают того, что я им говорю.
