Вадим Крабов - Рус. Защитник и Освободитель
— Как это? — не понял Аригелий.
— Смотри сам. Во-первых, «Ссору» ничего не предвещало. Я прочитал много хроник и в предыдущих случаях обязательно были предвестники. Во-вторых, меньше всех пострадали этруски и Хранящие. Я узнал это за те полторы декады, пока вы, лоосские рабы, «пробуждались». Тогда сама собой вспомнилась беседа со Следящим. Но самое главное — результаты той «битвы». Если откинуть малозначительные факты, то в выигрыше остались только мы, рабы. Альганы с каганами исчезли… освободив место нам! О неработающих «ошейниках», об «ослепших» магах, о невозможности создания Звездных троп я уже говорил. Вырисовывается интересная картина, — Аригелий уже не пропускал ни слова, — это очень похоже на месть освободившегося раба и скорей всего лоосского.
Будущий царь захлопал глазами более, чем недоуменно. Сергий, усмехнувшись, продолжил:
— Несуразные результаты для Богов после той «ссоры», они чисто человеческие. Один закрытый «общий астрал» чего стоит! Богам это делать совершенно ни к чему, поверь мне.
— Но лоосское рабство… — заговорил, наконец, будущий царь.
— Необратимо? А твой пример? А на что были способны первые археи, принявшее посвящение Гее? В хрониках самих этрусков об этом написано очень туманно… — личная философия наставника школы «Основ мироздания» отличалась от общепризнанной концепции: «Обращение в лоосское рабство необратимо, как посвящение любому Богу…», он считал, что оно вполне обратимо… если у раба «проснется» задавленная структурой воля. Сергий не соглашался с утверждением, что жрицы «перестраивают душу невольника, разрушая само понятие — воля». Полагал, что только «давят». Но освободиться может далеко не каждый, и даже не просто человек, а…
— Но кто люди, а кто Боги!!! — возмутился Аригелий.
— У этрусков интересный бог, Френом, — воодушевленно пояснил Сергий, — Он, бывало, оставлял на земле своих детей — людей…
— Ты хочешь сказать…
— Нет, сам бывший лоосский раб — не Бог, но сын Бога! Он попросил отца отомстить Лоос и… скажем, прогнать Эребуса. Френом, возможно, заручился поддержкой Геи. Она принимала посвящение у сына Френома, а это не за просто так… Надо найти человека — этруска, который был лоосским рабом! — сказал, как припечатал. Философ, несколько раз проверял свои сомнительные умозаключения и полностью уверился в своей правоте. — Не слышал? Я тоже. Надеялся встретить его здесь… Ты не против, Аригелий, если смышлёный человек отправится в Месхитополь и пороется в документах ордена Родящих?
— Если только это будешь не ты, — пробормотал запутанный Аригелий.
— Не я. Есть молодые — сообразительные. Я подобрал одного.
— Да все пергаменты наверняка по другим орденам растащили! — предположение Сергия не укладывалось в голове — слишком невероятно.
— Возможно. Но ты сам знал лоосский секретариат: в двух, а то и в трех экземплярах все делалось.
— Отправляй, — решительно согласился Аригелий. «Будь что будет!», — но перед поездкой — ко мне. Побеседую. Проверю его легенду… А зачем он нам вообще тот этруск? Даже если ты прав, — в существовании «сына бога», как и в Сергиевской интерпретации «Ссоры богов» он очень сомневался. А вот в освободившегося лоосского раба — поверил. Слишком сильна была ненависть с бывшим хозяйкам, и так хотелось надеяться, что хоть кто-то ушел от них сам, без божественного вмешательства.
— Как зачем?! — теперь возмутился Сергий.
«Одно только общение с настоящим сыном Бога чего стоит! А как всё возникло, с чего? Может, он в вопросах мироздания сведущ много больше моего!..», — но для командира ответил по-другому:
— Он может помочь нам разобраться со структурами из Силы Эледриаса. Или ты подскажешь другого наставника в орден?
— Так он же посвящен Гее! Недоговариваешь ты что-то…
— Это так, посвящен богине Земли. Но кроме того… я не говорил? Со слов месхитинского Следящего выходило, что он еще и маг-Хранящий, а значит, в состоянии разобраться и с Силой Эледриаса на примере Силы Геи. А раз он успел побывать в рабстве, то чваниться не станет. А предложи другого наставника? Сам понимаешь — бесполезно. Сила Эледриаса не исследована людьми, — будущий царь вынужденно согласился с этими доводами, — да и вообще, сын Бога! Вдумайся, Аригелий! — а этих восторгов правитель Сильвалифирии не разделял. Хотел бы — настоящий божий сын пришел бы сам.
Эледриас не касался «ссоры Богов», не упоминал о судьбе каганов с альганами, сказав лишь, что все пятна теперь принадлежат людям, и дал только самые общие указания по поводу управления своей Силой. Знания любого мага очень бы пригодились. Среди двадцати трех тысяч будущих подданных, конечно же, не нашлось ни одного, кто обучался в одном из орденов. Археи, а тем более маги — не могли попасть в число рабов. Даже лооски не решались на такое вопиющее нарушение неписанного, но чтимого на всей ойкумене закона. А вот наставников не магических школ среди бывших рабов хватало. Теперь они занимались обучением тысяч детей. Бывший гвардеец решил основать страну всеобщей грамотности.
«Надо приглашать какого-нибудь мага… «Соблазнением» одного — двоих отпускных займется специальная команда, но это не отменяет поиски возможного сына загадочного Бога, вероятного виновника последних событий… это, конечно, домыслы Сергия, но надо проверить. А вдруг?», — но скоро, загруженный проблемами Аригелий, совсем выкинул из головы это предположение сумасбродного философа.
С молодым человеком, типичным месхитинским торговцем средней руки, встретился на следующий день. Остался доволен выдуманной им историей и благословил на нелегкую миссию. Тот ускакал на пятнистом единороге. Кстати, это редкость среди практически белоснежных альганских красавцев. Служба безопасности постаралась.
Спустя полторы декады, молодой купец на белом в яблоках единороге подъезжал к некогда знаменитому Месхитопольскому храму Лоос. Самое большое на Гее, единственное плодоносящее Древо Лоос раньше открывалось за много миль, поражая путников своей чуждостью. Теперь же храм возникал внезапно. Хоть поворачивай с месхитопольской дороги, хоть с эритопольской, но храм возникал сразу, вместе с одноименным холмом, на вершине которого он и расположился. Его портики с колоннадами по-прежнему сверкали пурпурным оттенком великолепного мрамора, но… говорили лишь об умирании. По всей храмовой территории валялись трухлявые куски некогда грозного дерева вперемежку с другим мусором, характерным для полного запустения. И от этого вида несло какой-то иррациональной жутью, словно от привидения. Собственно, храм и стал призраком своего былого величия.
