Галина Романова - Одна на две жизни
— Никогда! Никогда не смей оставлять меня одну!
Он хрипло рассмеялся. Ох, какой у него смех…
— Не оставлю. Теперь уже не оставлю.
Он так и понес ее наверх, схватив в охапку, и Агния боролась с желанием обхватить его еще и ногами, чтобы не разлучаться ни на миг. Он здесь! Он пришел за нею. Теперь все будет в порядке. Хвала Первопредку и Праматери! От счастья она даже не чувствовала, что мужчина держит ее только одной рукой.
Ариэл вынес женщину из подвала, сам ничего не чувствуя от облегчения. Агния была жива, и, судя по тому, как крепко она цеплялась за его шею, с нею ничего плохого не случилось.
Холодный Туман встретил его у разбитой двери. Вид у рогача был недовольный.
— Один убит, другого арестовали, — хмуро сообщил он, — но тут были еще двое, и им удалось уйти. Я отозвал своих людей, приказав прекратить преследование.
Ариэл тихо скрипнул зубами. Победа — победой, но какая-то она половинчатая. Словно для того, чтобы подавить мятеж, пришлось положить половину солдат. Да и раненая рука болела с каждой минутой все сильнее.
— Почему?
— У нас не было санкций. Начальство и так может разжаловать меня в простые констебли за нарушение приказа. А для меня это… это как… — Он махнул рукой, не желая тратить время на объяснения. Да что знает человек о жизни нелюдей!
— Пригрозите связями в Тайной канцелярии, — буркнул Ариэл. — Как бы то ни было, этого дела я так не оставлю.
Он колебался до последнего, принимать ли высказанное в форме приказа предложение императора, но теперь четко понимал, что иного пути нет. Мало расследовать дело на стадионе — надо было покарать тех, кто осмелился похитить у него любимую женщину, и заодно защитить тех, кто поверил его идеям.
— Арестованного — в камеру предварительного заключения, — распорядился он. — Срок задержания… ну, вы сами знаете. Обвините в похищении человека. Думаю, этого будет достаточно. Заодно можно направить сообщение ректору — если он допустил, чтобы на его территории творилось подобное, значит, его тоже можно привлечь к ответственности… И найдите экипаж. Срочно! Мы едем домой.
Домой. Агния не предполагала, что это слово опять будет вызывать у нее теплые чувства. Четыре долгих месяца дом был для нее только четырьмя стенами, унылым склепом, где она проводила время в ожидании встречи с Мареком — живым или мертвым. И вот он снова стал убежищем, местом отдыха, тишины и покоя. Она продолжала цепляться за Ариэла — правда, уже не с тем пылом, что раньше, — всю дорогу до дома. И чуть не расплакалась, когда наемное ландо остановилось у знакомого крыльца.
Навстречу выскочила взволнованная Лимания, забегала кругами, ломая руки и причитая.
— Ванну! — распорядился Ариэл, помогая Агнии подняться по ступеням в гостиную. — И ужин. Быстро! Ты хочешь есть?
— Да. — Женщина кивнула. — И пить. И… я чувствую себя такой грязной…
— Поняла? Живо!
Заблеяв что-то на своем языке, сатирра убежала, громко стуча копытцами.
Оказавшись в гостиной, Агния оглядела привычные вещи, всплеснула руками и внезапно расплакалась.
— Ты чего? Все же кончилось! Вот женщины! Откуда у вас столько слез-то берется? — Ариэл неловко, одной рукой, вытащил из-за пояса пистолеты, положил на стол, потом стал возиться с перевязью шпаги. Действовать приходилось только левой рукой — на правом предплечье была рассечена мышца, и боль разливалась от кончиков пальцев до плеча, отдавая даже в шею.
— Я… я так испугалась, — всхлипнула Агния, пытаясь улыбнуться. Ворчание Ариэла сейчас казалось ей самой сладкой музыкой на свете.
Он осторожно потянул ее на диван, стараясь поменьше двигать раненой рукой. Боль усиливалась, приходилось прилагать все силы, чтобы не дать женщине понять, как ему плохо. Агния прижалась к его левому плечу, вздрагивая и всхлипывая. Ариэл не мешал ей выплакаться. В конце концов, она здесь, в безопасности, все кончилось благополучно, и он уже не отпустит эту женщину от себя ни на шаг, станет оберегать днем и ночью, нравится ей это или нет. Потом, конечно, она вспомнит, что он — мерзкий тип и предполагаемый убийца ее мужа, но сейчас так сладко прижимается, так доверчиво тычется носом в шею… За эти минуты нежности можно простить все — и слезы, и капризы, и упрямство, и даже ненависть. Видит Первопредок, он столько сил потратил на спасение, что сейчас имеет право на капельку счастья. Улыбнувшись, Ариэл тихо потерся щекой о ее макушку. Волосы женщины пахли пылью, старым деревом и — да, совсем чуть-чуть, но все-таки! — жасмином.
После того как слезы иссякли, Агния еще несколько минут сидела вот так, прижавшись к нему и обхватив руками за пояс. Постепенно ее дыхание выровнялось, она поелозила, устраиваясь поудобнее, засопела.
Услышав это приглушенное сопение, Ариэл чуть повернул голову, в сгустившихся сумерках рассматривая милое лицо. Женщина спала.
Тихонечко вошла Лимания, переступила с копытца на копытце:
— Там… Э-э-э… Ванна госпоже готова.
— Оставь, — прошептал он. — Иди спать… Или нет. Погоди. Пусть так стоит. Я сейчас спущусь.
Сатирра ушла. Ариэл осторожно снял со своего плеча голову Агнии, тихо, стараясь не слишком громко скрипеть зубами от боли в раненой руке, уложил женщину на диване, подсунув под щеку вышитую подушку-думочку. Снял одну домашнюю туфлю — интересно, куда подевалась вторая? — тихо накрыл спящую пледом и только после этого спустился вниз.
Ванная комната была просторной, почти как дома у родителей. Шкафчик с туалетными принадлежностями, изразцовая печка с котлом, в котором нагревали воду, сама круглая чугунная ванна на гнутых ножках, ширма, пара скамеек. Имелось даже овальное зеркало в витой оправе, закрепленное на стене перед туалетным столиком. На нем стоял подсвечник с зажженными свечами. Отличие от домашней состояло в том, что в особняке Боуди таких ванных комнат было четыре — отца, матери, общая для сыновей и еще одна, гостевая, оборудованные по-разному. Эта, как ни странно, больше походила на гостевую.
Лимания не легла спать, она топталась рядом, с удивлением и тревогой заглядывая в глаза. Горничная, конечно, учуяла запах крови, а теперь, на свету, увидела потемневший от крови рукав камзола и испачканную руку.
— Лучше не мешайся, — предупредил ее Ариэл, начиная раздеваться. Не то чтобы он чувствовал себя слишком грязным, но грех не воспользоваться случаем. Да и рану промыть лучше в теплой воде. А тут — он поискал глазами — можно найти и чистую тряпицу, чтобы сделать повязку. Нечего тревожить Агнию. Она и так вымоталась, пусть поспит спокойно. А утром…
Вода была не слишком горячая — так, чуть теплее парного молока, — но он привык и не к такому. Когда четыре года обитаешь в казарме, а потом практически на городских улицах, начинаешь ценить воду не за температуру, а за то, что она хотя бы чистая и никто в ней не мылся до тебя.
