Лилия Баимбетова - Перемирие
— И что? — спросил Итен.
— Страшная вещь — границы, — прозвучал за моей спиной высокий старческий голос, — Там всегда что-то происходит. Они затягивают как в омут. Только Охотнику все равно, где жить, досточтимый лорд. Перед смертью неважно будет, где ты жил, важно только, как ты жил.
Тонкая, похожая на птичью лапку рука легла на мое плечо.
— Всего доброго, досточтимый лорд. Идем, дорогая моя, тебя ждут.
Мы вышли в коридор, и хэрринг сказал, все еще держась за мое плечо:
— Ты читаешь слишком много стихов.
Медленно мы пошли по коридору. Хэрринг был лишь чуть выше меня — такое маленькое-маленькое привидение среди мрачных каменных стен. Этот замок был самое то место для привидений, и с этой точки зрения Итен был, конечно, прав, позволив проводить здесь заседания Совета хэррингов. Десяток-другой наших привидений вполне оживили его замок…
Я искоса поглядывала на хэрринга.
— Что они решили? — спросила я, наконец. Мы остановились у самых дверей в зал заседаний, и хэрринг повернулся ко мне.
— Они хотят прежде поговорить с тобой, — сказал он.
— А ты?
Огромное опухшее веко приподнялось, открывая выцветший голубой глаз.
— Кровь — не вода. Тем более такая кровь.
А когда я дернула на себя тяжелую дверь, он сказал мне в спину:
— Но ведь ты рассказала мне не все, дорогая моя, далеко не все.
С улыбкой я вошла и, пройдя несколько шагов, остановилась. Пришло время, и я снова смотрела на зал Совета, в котором я была последний раз после смерти своего мужа. Это была большая комната с высоким купольным потолком, расписанным под голубое небо с мелкими барашками облаков. Стены обшиты были светлым деревом, окна были высокие, от потолка до самого пола, и висели на окнах золотистые занавеси. Посреди комнаты на небольшом возвышении стоял полукруглый полированный стол, за которым сидело сборище призраков — или стая больших белых птиц. Хэрринги. Копны белоснежных одежд, выбеленные временем седины, полупрозрачные лица. Каждый из них выглядел так, что казалось — дунь, и он развеется как туман.
Они разглядывали меня насмешливыми старческими глазами и молчали. В комнате висела тишина, ломкая и тягостная.
— Захотелось мирной жизни, тцаль? — сказал, наконец, один из них, — Рожать сопляков и мужу портянки стирать?
Я посмотрела в окно. Ветви клена метались на ветру. Желтые, красные, бурые листья срывались с ветвей и взлетали — прямо в небо. Они носились в воздухе, как стайка вспугнутых воробьев. И мне тоже хотелось куда-нибудь улететь. Как сказал поэт:
Пробужденный сознаньем,
Не вернуться я не могу.
Все настигнуты птицы,
И становится лишним лук.[36]
— Так в чем же дело, тцаль?
Я молчала, и это молчание ничуть не тяготило меня. Я прекрасно понимала, что это все не всерьез. Они просто развлекаются за мой счет, и имеют, конечно, на это право. Хэрринг, сидевший справа, в самом крайнем кресле, пил из высокого стакана прозрачную жидкость, и я была уверена, что это не вода, а кое-что покрепче.
— Я так понимаю, — сказал вдруг один из хэррингов противным голосом, и мне стало интересно, таков ли его голос на самом деле, или он специально, — что девочка просто нашла себе мужика где-то на стороне и вообразила, что жить без него не может. Скорее всего, это кто-то из наших доблестных лордов, потому что ни один горожанин не польститься на Охотницу. Тем более крестьянин. Ну, что, я прав? Вы собираетесь стать достопочтенной леди, тцаль?
— Нет, — хмыкнула я, — Вы промахнулись на несколько лиг и одну реку.
Мои слова не сразу дошли до них. Но выражение лица сначала одного, потом другого изменилось, они осознали, и сразу шепот и смешки прекратились, и все они взглянули на меня. Что они подумали обо мне в тот момент, они, отличающиеся от нас, обычных Охотников, на половину пути к мирам Духа? Вряд ли то же самое, что я сама подумала бы при таких обстоятельствах…
— Вот как, — сказал один из них после непродолжительного молчания, — Что же, вы собираетесь перейти на ту сторону Черной речки? И сражаться против Охотников?
— Я собираюсь вернуться в свою родовую крепость. На Север.
— Навсегда? — спросил другой.
— Да, — заявила я с легкой улыбкой на губах, словно это слово «навсегда» было таким простым, словно оно не означало целую человеческую жизнь. Впрочем, перейдя свой мост и запалив его, я не боялась уже таких слов. Мне поздно было бояться, мост мой уже пылал вовсю. И захочешь — не вернешься.
— Вы вернетесь, — сказали мне.
— Нет, — сказала я, и улыбка моя стала еще самоуверенней.
Хэрринг, сказавший это, покивал головой. Это был еще относительно молодой, может быть, лет шестидесяти человек с кудрявой бородой и длинными волосами, в которых среди седины немало было и темных. Волосы его были собраны в хвост на затылке. Он внимательно смотрел на меня. И не улыбался. Тонкие губы были плотно сжаты.
— Но вы не сможете измениться, тцаль, — сказал он, разжимая неприятные свои губы, — У вас одна дорога, где бы вы ни прожили свою жизнь, она будет жизнью Охотника.
— Я знаю, — сказала я.
— О, черт! — вдруг воскликнул другой хэрринг, тонкий и белоснежный, — Я говорил, что это Перемирие не принесет ничего хорошего! Эта дурацкая экспедиция в пустыни не стоила такого риска. Да она и не принесла результатов…
Легкое удивление промелькнуло во мне и померкло. Какое мне, в сущности, дело было до этого?
— Посмотрите, — говорил он, указывая на меня рукой, — Это тцаль, тцаль отказывается от своей жизни. А сколько будет мердов, торренсов, адраев! У скольких теперь остались друзья или любовники на том берегу!
А тот, первый, с хвостом и кудрявой бородой, продолжал спрашивать меня:
— Вы хотите уехать туда, где больше не будет Воронов, и прожить там всю жизнь?.. Прожить всю жизнь в тишине и невозможности достичь полноты бытия? Разве вам не будет скучно, тцаль? Или пусто? Разве вы хотите ощущать эту пустоту каждый день — всю свою жизнь?
Я смотрела в его глаза и улыбалась прежней безмятежной улыбкой.
— Моя жизнь не будет пуста.
— Не будет? — почти шепотом спросил он.
— Нет, — сказала я, глядя на него широко открытыми глазами, — Нет.
— О, — коротко сказал он, наклоняя голову, и продолжал, — Он пойдет за вами, не вы — за ним? Как интересно. Вы переломили его отношение к женщинам? Почему вы так уверены?
— Он сказал мне.
— Вы, может быть, не знаете этого, тцаль, но у Воронов развито очень жесткое подчинение законам и нуждам народа…
— Я знаю…
— И он может переступить через них? Кто же он такой, в таком случае?
![Генри Каттнер - Жил-был гном [= Здесь был гном]](/uploads/posts/books/145963/145963.jpg)
