Наталия Ипатова - Сказки зимнего перекрестка
— Колин, — мягко прервал он меня, обращаясь назад, к человеку охраны, - посадите Дмитрия позади себя и поезжайте рядом со мной.
Ратник подчинился с видимым удовольствием, очевидно, здесь чинились местом. Сугубо городской житель, я никогда не ездил верхом и, честно говоря, подобный способ транспортировки вызвал у меня некоторое сомнение.
— Вы не возражаете, — спросил я Колина, — если я буду держаться за ваш пояс?
— Безусловно, нет, — невозмутимо ответил он, и по дороге, лежавшей по склону холма вверх, к венчавшей его глыбе замка, я рассказал Перегрину свою раз от раза удлинявшуюся историю. Посчитав на пальцах, я выяснил, что повторяться мне еще девять раз. Восемь, если госпожа Норна в курсе. Поразмыслив, Перегрин согласился с моими прежними хозяевами в том, что без леди Декабря здесь не обошлось.
Мы ехали медленно, с той неторопливой важностью, какая подобает важным особам. И хотя подобный темп, совершенно очевидно, утомлял Перегрина и был не по вкусу горячим как суховей лошадям, мне с моими способностями к верховой езде пришелся в самый раз.
Потом мы ужинали в просторной мрачной трапезной, занимавшей всю нижнюю часть донжона. Горели факелы, несмотря на то, что был день, камины работали на всю свою проектную мощность, поглощая целые деревья, в нижней части зала шумели, потребляя свой хлеб насущный, челядинцы и ратники. Собаки собирали дань без оглядки на ранг стола. Видимо, так было тут заведено, и луноликий Боско следил, чтобы никто не нарушал распорядка. Беседу за столом вел Перегрин, и делал это с блеском человека, который умеет это делать, и с наслаждением хозяина, которому редко выпадает подобное удовольствие. Это был очень странный мальчик. Ему почти удалось заставить меня забыть, что он — бог.
Я вспомнил об этом, когда после ужина мы уединились с ним в библиотеке. Вот чем он меня удивил. Такого собрания книг я и в Белинке не видал. На стеллажах, уходящих вглубь неосвещенного помещения, стояли книги, кажется, на всех языках мира. Рукописных было мало: наверное, потому, что их вообще мало, а печатные выглядели здесь явным анахронизмом. В шкафчике под стеклом, в специально сконструированном микроклимате хранились египетские папирусы. Далее лежали намотанные на палочки шелка с иероглифами, римские свитки в деревянных долбленых футлярах. В ящике, подобно картотеке, стояли вавилонские глиняные таблички. Впрочем, они могли оказаться и шумерскими: в этом деле не следует полагаться на слово такого специалиста, как я. Письмена на вазах, на камнях, индейская узелковая поэма… Перегрин стоял рядом, забавляясь моим ошеломлением. Подозреваю, что даже коллекция Британского Музея при виде этой роскоши сгорела бы со стыда.
— У меня не слишком много дел, — признался Март, улыбаясь очаровательной застенчивой улыбкой. — А вечность надо же на что-то тратить. В подвластном мне секторе я объявил книгу высшим достоянием. Сказать по правде, я читаю все, что попадается мне в руки. Если бы у тебя случайно оказалось при себе что-то новенькое, я не пожалел бы ничего…
Он искательно заглянул мне в глаза, но мне пришлось отрицательно покачать головой. Даже мои тапочки остались в Январе. Как жаль, право, хоть самому сочинять! В том, как он смущенно и загадочно глядел на меня, мне почудилось что-то знакомое до боли. Как будто я в старое зеркало гляделся. Мгновенная оглядка в подернутое забвением, а оттого приукрашенное прошлое. Интеллигентный мальчик без друзей, не ко двору ни в одной компании, один в темной комнате, наедине с маленькой лампой и книгой. О, эти острова сокровищ! Конные сшибки тяжеловооруженных рыцарей из «Айвенго». Несметные клады, белопарусные корабли, благородные пираты… Благородные, потому что неблагородные слишком похожи на злых сверстников со двора, и, разумеется, никому не интересны. Благословенное время, когда за новую книгу ничего не жаль. В любой час дня и ночи от твоих зубов отскакивает последовательность и обстоятельства смены английских королей, Плантагенетов, Тюдоров, Виндзоров — запомнившаяся именно потому, что не требовалась школьной программой. Ты, разумеется, отлично знаешь, что такое поворот оверштаг, и способен отличить бейдевинд от бакштага, кулеврину от карронады, зюйд-вест от норд-оста. Имя великого испанского поэта у тебя, одного из класса, не ассоциируется с моющим средством. Сколько чужих жизней прожито в ожидании своей!
Перегрин жестом указал мне на банкетку, а сам привычно забрался в широкое деревянное кресло с вытертыми подушками, имевшее такой вид, будто в нем были прочитаны все написанные человечеством за вечность книги.
— Кресла я меняю, — заметил Перегрин, смеясь, — но созидательная деятельность графоманов неостановима и стремится в необозримую перспективу. Поистине, если что и сравнимо с вечностью, так это страсть человечества к изложению своей мысли. У меня абонемент во все центральные библиотеки Внутреннего Мира.
— Вам бы компьютер, — посочувствовал я. — И выход в глобальную сеть. То-то вы бы там порезвились.
Он с мечтательным видом закрыл глаза.
— Сплю и вижу Интернет, — признался он. — Я веду переговоры с Ноябрем. Он давно уже ведет свой учет на IBM. Но он — дух скрупулезный, мелочный… ста-арый! Он не способен понять, что кому-то что-то нужно просто так. Похоже, он не удостоил меня чести быть внесенным в список срочных дел.
— Вы должны меня понять, — продолжил он, подтягивая к подбородку обтянутые черным бархатом колени, — мне слишком редко выпадает счастье принимать гостей из Внутреннего Мира. Еще реже они задерживаются для беседы, и почти никто не остается. В самом деле, какой смысл, когда впереди маячат летние месяцы? Я могу предложить только беседу, а кто способен потратить на нее вечность? И способен ли я сам перенести того, кто на такое способен? Приглашенные из Внутреннего Мира отбираются не по моим запросам. А те, кто мне заведомо интересен, не останавливаются на своем движении вперед. Когда б вы знали, как я завидую Иманту!
Это имя я слышал не впервые, и насторожился, желая узнать побольше, однако Перегрин увлеченно продолжал:
— К тому же, подозреваю, здесь не обходится без Боско. Наверняка за моей спиной он ведет какие-то интриги с целью ныне и впредь оставаться на том месте, какое занимает. Все, кто хоть мало-мальски привлекает меня, покидают Март очень быстро. Это, знаете ли, уже входит в систему.
— Почему вы его терпите?
— Почему? — он на секунду задумался. — В скучных вещах он разбирается лучше меня. С его точки зрения необходимой составляющей достоинства лорда является серьезная праздность. Наиболее близко к его идеалу подходит Палома.
