Айя Субботина - Сердце мертвого мира
Только ближе к закату Хани добралась до деревни. Знакомый частокол покосился за тот год, что она путешествовала в поисках своего благословения. Даже воздух здесь пах на диво знакомо: картофельными лепешками, запеченной в глине рыбой и сушеными древесными грибами. Хани улыбнулась, представляя, как высыплет на улицу малышня, когда увидит всадницу на рогатой лошади. Кем она была год назад? Файари, порченной колдуньей? И кем стала теперь?
Мечты рассеялись под натиском тяжких воспоминаний. Что сказать им всем? Рок погиб, она сама одной ногой была уж в гартисовом царстве, если б не чужестранец и странное существо, о котором Хани могла сказать лишь то, что проносила его в суме за плечами. Она сама - фергайра ли? Когда до частокола оставалось всего несколько десятков шагов, Хани решила не говорить им о том, что она стала колдуньей севера. Сестры Белого шпиля не приняли ее, только вертели так, как им было надобно. Радость источилась, пошла червоточинами злости на самое себя. Воротиться домой через год, только чтоб сказать, что осталась порченной, как и прежде, не получила благословения Снежного и потеряла единственного друга? Не о том ей мечталось прошлой весной.
Детвора, как и загадывала Хани, хором выбежала встречать всадницу. Девушка признала и двух рыжих близнецов мельника, и толстую дочку лесоруба, и троих погодков, вечно сопливых сыновей эрла. Но многих лиц Хани так и не отыскала в череде чумазых физиономий. Они загалдели, называя ее по имени, перекрикивали друг друга и норовили ухватить лошадь то за гриву, то за хвост. Кобылка недовольно фыркала, но не смела лягаться, послушная рукам хозяйки.
- Наша Хани привезла мужика! - пищала дочка лесоруба, стараясь проглотить только что надкушенный кусок ячменной лепешки. Про нее говорили, что она ест даже во сне, а пирожки прячет под сенник.
- Дура ты, Лорта! - Правый из близнецов смазал ей подзатыльником и ту же поспешил загородиться братовой спиной. - Это, видать, злодей какой, браконьер может. Видишь, веревицой его привязала, чтоб не убег.
Хани было жаль разочаровывать мальчишку, но она распустила концы веревки и попросила мылышню помочь ей спустить Раша с лошади. Чужестранец буквально горел, на лбу выступили крупные капли пота. Дети, увидав его шрамы, с визгом разбежались, и Хани пришлось самой снимать Раша. До ее дома оставалось несколько шагов, но дорогу загородили старшие деревенские. Во главе выступал эрл: он вытирал руки, перепачканные углем о широкий передник, такой же грязный, как и ладони эрла. За спиной мужчины шла Мудрая, еще более старая, чем казалось Хани. Будто время для старой женщины шагало вдесятеро быстрее.
- С возвращением, - заговорил первым эрл.
- Надеюсь, боги хранили тебя от всякой напасти, а Скальд послал свое благословение, - вторила ему Мудрая.
Хани не хотелось говорить обо всем сейчас, когда она вдвое прогибалась под тяжестью тела чужестранца. Но она знала, что пока не скажет то, что все они хотят услышать, никто не предложит ей ступить в дом и обогреться у огня. Даже названые родители, которых Хани, как ни старалась, не смогла разглядеть среди деревенских.
- Рок погиб, - перво-наперво сказала Хани. - Как герой, предупредил о шарашах и спас много жизней, но богам было угодно отдать его Гартису.
Она знала, что Рока некому будит оплакивать - его мать умерла родами, отца задрал медведь и Рок вырос на попечении всей деревни. Но сельчане все равно зашептали молитвы, хоть теперь от них проку было чуть.
- Скальд не послал мне благословения, - продолжила Хани. Раш негромко застонал, и девушке даже показалось, что он вот-вот выдаст ее, но этого не случилось: голова чужестранца беспомощно свесилась, из горла вырвался хрип. - Я теперь ему в чужие земли, на юг. Снежный не принял меня, не отвел мне места на родине, и я буду искать свое благословение в далеких землях. Этот чужестранец помог мне. Он храбро сражался и помог освободить Сьёрг от орды шарашей. Теперь ему нужна наша помощь, и я привела его сюда, надеясь, что нас не прогонят.
Хани видела, как любопытство на лицах сельчан сменилось недоверием. Некоторые вовсе открыто показывали неприязнь. Над головами лег шепот: кто-то предлагал впустить их до рассвета, кто-то требовал выставить прочь. Когда вперед выступил рыбак, ее названный отец, Хани мысленно молила его вступиться.
- Пусть Мудрая поглядит на нее, а после нам скажет, кем вернулась моя дочь, и кого за собою приволокла, - попросил он, покашливая, и низко поклонился старой женщине. - Знаешь ты, мудрая, что дня такого не случалось, чтоб мы с женой не молили Снежного принять ее и очистить от ее темного нутра. Если он ее очистил... - Тут мужчина стушевался, помял узловатыми пальцами шапку. - Если отметины Шараяны нет в ней, брошусь в ноги нашему эрлу, чтоб позволил дочери моей остаться.
Хани глядела на него и не могла взять в толк, что все эти слова говорит тот, кого она привыкла называть своим родителем. Он просит за нее, но как? Только если дочь его стала чистой и ладной, а если темная отметина все еще на ней - что тогда? Ответ Хани услышала уже от матери. Из-под ее платка выбивались давно нечесаные волосы, глаза потонули в темных полукружиях век, будто она уже много дней не спала. Год всего прошел, а Хани никак не могла поверить, то это те самые люди, что баюкали ее колыбельными, берегли от невзгод и делили между своими детьми и приемной девочкой всякое угощением поровну.
Но такие порядки были всегда. Если боги не очистили ее, значит, она должна склонить голову и принять участь. Хани сглотнула ком, ожидая, что скажет Мудрая. Девушке уже чудилось холодное лезвие топорища на затылке. Темное в ней никуда не делось, а вот светлое источилось, как песок сквозь пальцы. И Мудрая о том прознает. " Я воротилась еще большим злом, чем была".
- Пусть сперва отойдет с дороги, да своего гостя выходит, - наконец, рассудила старая женщина. - Снежный говорит нам почитать законы гостеприимства.
Старая женщина первой подошла к Хани, подняла лицо Раша, разглядывая витиеватые петли ожогов на его лице и в волосах. Раш никак не отреагировал, и когда Мудрая отпустила его подбородок, голова чужестранца беспомощно свесилась.
- Ко мне его неси, - приказала она. - Плохой совсем, едва дышит, как бы не помер.
- Я сама его выхаживать буду, - предупредила Хани, опасаясь, как бы Раш не стал болтать лишнего. Она много раз видела, как лихорадка развязывала людям языки, и те говорили то, о чем даже богам в молитвах не каялись. А если чужестранец выболтает, что она темного колдовства зачерпнула - им обоим не поздоровиться.
Старя глянула на нее с прищуром, пожевала губами потрепанный край сухой трубки.
