Дмитрий Смекалин - Николас Бюлоф — рыцарь-дракон с тысячью лиц
Пришедшие с настоятелем монахи перестроились, образовав живой коридор. Паломников запустили проходить через него колонной по одному. Когда проходил десяток, двое стоявших на тот момент крайними монахов подхватывали их и уводили куда-нибудь в сторону. В основном, на следующий ярус.
Когда очередь дошла до десятка, в который попал Николас, одним из двух присоединившихся к нему монахов оказался, ко всеобщему изумлению, сам настоятель. Но он невозмутимо шагнул в середину стайки крестьян, которые пугливо подались в стороны, а второй монах возглавил шествие.
Через несколько шагов Николас обнаружил, что настоятель уже идет рядом с ним и с любопытством его рассматривает.
— Кажется, спалился, — подумал Кэр с неудовольствием, но принял столь же невозмутимый вид и ответил настоятелю таким же оценивающим взглядом.
— Брат мой, ты иностранец. — Настоятель констатировал факт, но в голосе его не было агрессии. В эмоциях тоже.
Монах продолжил:
— Возможно, ты пришел сюда из праздного любопытства, но твоя смелость, пожалуй, заслуживает поощрения. Я честно отвечу на любые твои вопросы. Идем к бассейну, там нам будет удобнее.
Николас молча пошел за ним, мысленно пожимая плечами. Как-то это все «страньше и страньше», но опасности пока нет, а настоятель, кажется, и про кровь забыл. Если так, то, может, его инкогнито и не раскрыто. А узнать из первых рук об устройстве этого государства ему очень хотелось, за этим сюда и шел. А так даже подслушивать ничего не надо, только вопросы задавать.
Проходя мимо рядов молитвенных барабанов, Николас с интересом заметил, что под каждым из них стоит табличка с отчеканенным на нем изображением бога и какой-нибудь смысловой пиктограммой. Видимо, далеко не все тут были грамотными, так что пришлось поясняющие рисунки делать. Хотя, большинство паломников крутили все барабаны подряд.
Николас углядел на одной из пластинок стилизованное изображение Целиции. Точнее, догадался, что это она, ее тут всегда с четырьмя руками и струнным музыкальным инструментом изображают. Молиться другим богам он не собирался, в последнее время, они ему только пакости устроить норовят, а вот барабанчик своей богини легонько крутанул, и тот закрутился с бешеной скоростью, как будто вообще без трения. Оказалось, что взгляд невозмутимого на вид настоятеля может выражать даже больше любопытства, чем раньше.
— Ну и что это был за сигнал? — спросил самого себя Николас. — Что она молитву приняла? Или намекает, что драпать пора? Могла бы и словами сказать, раз я такой тупой и не понимаю намеков. Связь-то со своим Кэром у нее есть всегда. Кстати, а почему она своего Кэра всегда вызвать может, а он ее — только через храм? Чтобы начальство почем зря не отвлекать? Проход только через приемную?
О крови настоятель все-таки не забыл. Когда они уселись на какие-то каменные тумбы около бассейна, к ним, забавно семеня и кланяясь через каждые шесть шагов, подошли четыре девушки в таких же желтых хламидах, как и у монахов. Хотя, почему как? Если в Нионе весь народ в монахи записали, то почему в монастыре помимо монахов монашек быть не может? Обет безбрачия тут не приносят, воздержания, похоже, тоже. По крайней мере монашки, хоть и смиренно наклоняли головы, но глазками постреливали.
В руках у девушек были подносы. На двух оказались чайные принадлежности и какие-то заедки вроде орешков и мелких печений. На третьем — непонятного назначения посуда, а вот на последнем, под пахнущем спиртом полотенцем, оказался ножик-ланцет, жгут, стопка влажных салфеток и набор каких-то проволочек.
— Не удивляйся, — настоятель ответил на недоуменный взгляд Николаса, — если покаяние назначено, оно должно состояться. На том и держится в Нионе установленный Небом порядок.
Сама процедура изъятия у него крови Николасу не понравилась. Варварство какое-то. Салфеткой ему, правда, локтевой сгиб одна из монашек протерла, другая обкрутила руку проволочками (не перетягивая), сформировав что-то вроде ромбовидной сетки. После чего первая вульгарно ткнула его принесенным ножичком в вену. Ругнувшись про себя, Кэр решил проявить кротость и отключил свой артефакт защиты, так что со второго раза девушке удалось его уколоть. Довольно глубоко, кровь потекла весьма энергично. Оказалось, что накрученные проволочки предназначены для того, чтобы кровь не растекалась по руке, а лилась в одном направлении. В чашу, которую подставила вторая девушка. Кстати, чаша визуально казалась золотой, а размером была раза в два больше чайной пиалы.
Когда чаша наполнилась, девушка уже держала наготове вторую. Но Николас решил, что хватит. Наложил на ранку «Малое исцеление» и вновь активировал артефакт защиты.
— Хватит с вас, кровососы, — сказал он. — Ты говорил о малой чаше крови, а девки твои уже вдвое больше сцедили.
Наверное, даже втрое. По крайней мере, кровь из чаши девушки аккуратно перелили в три золотых же флакона, закрутили их крышками и даже воском залили. Руку и инструмент тщательно вытерли салфетками, после чего салфетки тоже отправились в золотую же на вид шкатулку, стыки крышки которой они опять же тщательно залили воском.
На демарш Николаса настоятель ничего не возразил, а вот два флакона у девушек забрал и спрятал в кошель на поясе. Судя по довольному виду, делиться этой добычей он ни с кем не собирался.
В том, что его опознали, молодой Кэр уже не сомневался, но непосредственной опасности пока не видел. Непонятно, как его опознали, неужели играл роль настолько плохо? Обидно. Надо было какой-нибудь другой образ на себя нацепить. Например, мальчика арапченка (Николас хмыкнул). Жаль, тут такие не водятся… Все равно, решил продолжить беседу, делая вид, что ни о чем не догадался. Но дополнительно еще один артефакт защиты активировал.
Разговор же получился интересным. Настоятель сдержал слово и, когда не прошла попытка отделаться стандартной агиткой, относительно честно отвечал на наводящие вопросы.
Странное здесь оказалось общество. Теоретически — абсолютно справедливое, для всех — полное равенство во всем, но жить здесь почему-то не хочется. Все вокруг — общее, своего ни у кого ничего нет. Даже семьи. Все жены и дети — общие. Для удобства ведения хозяйства их приписывают к какому-нибудь мужику, чтобы кормил и заботился. О женщине и ее детях. А она — об этом мужчине. Но, во-первых, трижды в год все взрослое население собирается в монастырях и там, после трехдневного поста, их на сутки тасуют произвольным образом. В смысле, по произволу жрецов, которые ссылаются на волю богов. А во-вторых, вернуться с такого мероприятия мужчина может уже с другой женщиной, причем необязательно с той, с которой здесь в ритуале участвовал. Тогда у оставшихся дома детей мать меняется. К счастью, к подобным обменам редко прибегают. Разве какая женщина профессиональному монаху приглянется до такой степени, что он ее у себя оставить захочет.
![Джон Макдональд - Оставшийся в живых [Меня оставили в живых]](/uploads/posts/books/248375/248375.jpg)