Эдуард Веркин - Кошки ходят поперек
– Орлов... – Лара глядела то на одного, то на другого. – Это где...
Это где сожгли завод противовоздушных ракет. Найм, финская агрессия, небесные пределы под угрозой, я вспомнил.
– Это ты? Это вы сделали?
– Мы, – улыбнулся рыцарь. – Я. И это только начало. Один маленький военный заводик одной маленькой военной корпорации! Скоро он поймет! Скоро эта скотина поплатится за то, что он сделал с нами!
– Пашка...
– Они умоются кровью!
– Ты... ты... предатель, – тихо сказала Лара.
Рыцарь Пашка рассмеялся.
– Мы оба предатели. – Он спрятал меч в ножны, за спину. – И ты – гораздо хуже меня, ты сама это знаешь...
Неожиданно дверь открылась. Я совсем забыл про дверь, она даже не открылась, а просто врубилась в стену. На пороге образовался сначала один человек, затем другой. Оба в черной чоповской форме и с пистолетами на изготовку.
Охрана.
– Стоять! – рявкнул один. – Всем стоять!
– К стене! – добавил второй. – Мордой в стену, ребятишки!
Никто не пошевелился.
– Я сказал, к стене! – заорал охранник.
– Не надо... – прошептала Лара.
И почти сразу же...
В руках у бронежилета сами собой оказались длинные пистолеты. С барабанами. Револьверы. Очень быстро.
И он выстрелил.
Охранников швырнуло на стену. Они с удивительной синхронностью хряпнулись о штукатурку и осыпались к плинтусу.
И не встали.
Невозможно. Это было просто невозможно, этот тип пристрелил двух человек! Просто так, одним движением.
– Отдай, прошу тебя, – терпеливо попросил Пашка.
Об охранниках он не сказал ничего, этот бронежилет только что убил двух человек, а вся эта компания этого даже не заметила!
– Отдай его, – попросил рыцарь.
– А то что? – спросила Лара. – А то...
Бронежилет выстрелил снова. Лара упала лицом вниз.
– Зачем? – спросил рыцарь.
Бронежилет не ответил.
– Можно было и не стрелять...
– Ничего страшного. – Бронежилет спрятал револьверы и направился к Ларе. – Немного боли, это даже полезно...
Он довольно бесцеремонно перевернул Лару на спину.
– Убери руки! – злобно сказал Пашка.
– Чего?
– Убери руки! – Пашка оттолкнул стрелка.
Тот иронически покачал головой. Я уже не очень думал, просто выскочил и кинулся на этих гадов. Задавить. Разорвать. Размазать.
Я орал это, кажется, даже вслух.
У этого бронежилета была прекрасная, даже какая-то чудовищная реакция, он, конечно же, выстрелил.
Попал мне в левое плечо, меня отбросило к ящикам. К очень твердым ящикам.
– Больше никого? – спросил Пашка.
– Нет, – ответил стрелок. – А это, надо полагать, твой конкурент...
– Помолчи.
Пашка стал быстро обыскивать Лару, я видел это.
Лара пыталась сопротивляться, но Пашка бережно и профессионально это сопротивление гасил. А я с удивлением отметил, что я не мертв. Все болело, я не мог двигаться, но я был не мертв. Я слышал, видел, только пошевелиться не мог. Контузия, наверное, такое бывает при контузии. Болезненными щипцами тебя отрывают от собственной тушки и погружают в низкоскоростной блендер.
– Лар, отдай.
– Нет!!! – закричала Лара.
Бронежилет щелкнул курками.
– Стой! – Пашка загородил Лару. – Хватит... Отдай!
– Нет!
И тогда Пашка ударил.
Я попытался вскочить, этот пистолетчик оказался рядом со мной и треснул меня рукояткой револьвера. Коротко, небольно, эффективно.
– Уходим! – сказал другой. – Я начинаю!
Перед тем, как отключиться. Я увидел. Что-то.
Пустыню. Белого цвета пустыню. Холод. Значит, это был снег... Снова стало холодно, очень холодно – и вдруг я увидел странное, увидел город, залитый льдом, утонувшие в снегу дома и странную птицу, летевшую под сизыми облаками. И...
– Вставай!
Кто-то тер мои уши.
– Встава-ай!
Я открыл глаза.
Это была она. Ну вот, теперь меня из-за нее чуть не пристрелили. Лучше бы я сходил к Мамайкиной, мы бы с ней посидели, поболтали, поцеловались бы, что ли. А здесь мы, пожалуй, не посидели, а чуть не поседели, а поцеловался я только с пулей.
В чем, согласитесь, удовольствия мало.
– Куда он попал? – спросила Лара.
– Ты как?
– Нормально. Куда он попал?
– В плечо... А потом в голову. Стукнул...
Я потер место попадания. Оно было горячее и слегка пульсировало. Я потрогал голову. Маленькая шишка. Не болит. Профессионально.
– В сердце хотел, гад, промахнулся...
– Не, не промахнулся. Он не промахивается. Почти никогда. Он попал, куда хотел попасть. В плечо, значит, в плечо. Будет синяк, и все, может, электрофорез сделают. Это пластиковые пули.
– Почему? – не понял я. – Почему пластиковые?
– Сегодня он не хотел никого убивать.
– А охранники?
– Тоже пластик. Тоже скоро очнутся. Поэтому надо уходить.
– Кто это? – спросил я. – Кто они?
У стены и в самом деле застонал охранник.
– Так... Это долго рассказывать, но я обязательно расскажу, потом...
Голос Лары поменялся. Голос был деловой, спокойный, даже уверенный.
– А где камень? – спросил я.
– Его нет, – коротко ответила Лара.
Она поставила меня на ноги. Мне хотелось спросить, кто это был. Что за бараны? Но Лара меня опередила.
– Надо уходить, – сказала она. – Сейчас здесь будет охрана.
Лара с вращением подергала за веревку, веревка свалилась, Лара спрятала ее в рюкзак. Подобрала мой носок, сунула мне в карман.
– Уходим.
Дверь была открыта, мы пошли.
Выбрались в узкий, заставленный строительными банками коридор. Спустились по винтовой лесенке. Снова коридор, затем бытовая комната, затем фойе.
Я держался за Ларой, шагал. Плечо болело.
В фойе была маленькая паника. Так мне поначалу показалось. Все бегали туда-сюда, дебильно прыгали, натыкались друг на друга, орали и даже дрались. Так мне показалось сначала. Потом я понял, что это не паника, это просто рок-клуб.
Мы продрались через бесноватых рокеров к выходу, охранник на нас даже не посмотрел.
Гобзиков поджидал нас прямо посреди площади. Гобзиков мялся, маялся, трусил и грыз кед.
Глава 26 Солнечный сокол
В пятом классе меня первый раз сильно побили. Это было еще до Лицея, я шагал по школьному коридору и случайно наступил на ногу одному там. Он был на четыре года старше, и его два приятеля были тоже на четыре года старше, они меня долго пинали и сломали ребро. Никто тогда за меня не заступился.
Вообще-то это было не так уж и больно. Обидно только.
Гобзиков приперся ко мне с самого утра, в семь часов двенадцать минут, даже раньше, наверное. Сказал, что всю ночь не спал, всю ночь думал. Не знаю, какая там уж ночь, я вернулся домой в четыре.
