Кейт Якоби - Голос демона
Белла подвела Дженн к креслу Якоба. Девушка присела в низком реверансе, потом Якоб взял ее за руку своей морщинистой холодной рукой и заговорил. Дженн не слышала этих тихих вежливых слов: их уносил прочь ураган ее гнева. Только когда Якоб умолк, она поняла, что пришло ее время.
Якоб вложил ее правую руку в руку Ичерна. Герцог склонился и коснулся губами ее пальцев. Лишь бушевавшая в Дженн ярость не дала ей вздрогнуть от этого прикосновения и выдернуть руку. Гнев помог ей сохранить холодную голову и самообладание. Никогда еще не бывала Дженн такой совершенно спокойной.
Она подняла глаза, но не на Ичерна, а на Селара.
Он наблюдал за ней со смесью любопытства и насмешки, с презрительной снисходительностью типичный тиран.
Тиран, обреченный на смерть.
Дженн чувствовала, как растет в ней смертоносная сила; она наслаждалась даруемым ею ощущением власти разрушать. Он так и не поймет, что с ним случилось, никогда не догадается, что сам обрек себя на смерть.
Дженн подняла левую руку, чтобы точнее направить колдовской удар, который она сейчас нанесет, сделала глубокий вдох…
На ее плечо легла чья-то рука.
Белла. Дженн услышала ее шепот:
— Ты должна приветствовать своего будущего мужа, сестра. Он ждет.
Сила, как огонек свечи, дрогнула и погасла. Разочарованная и огорченная, Дженн уронила руку и пробормотала положенные слова. Она даже заставила себя взглянуть на Ичерна. Он ничего не заметил. Никто из них ничего не заметил.
Дженн снова посмотрела на Селара, но внимание короля было уже направлено не на нее. Откуда-то в уме Дженн возникли слова: «В один прекрасный день, король, будешь ли ты тогда могуществен или впадешь в ничтожество, я уничтожу тебя».
— Ну, как, по-вашему, кузен, — обратился Селар к Ичерну, совершенно не подозревая, что ему только что был вынесен приговор, — эта прелестная малютка вас устроит?
Легким усилием Дженн, воспользовавшись тем, что ее рука все еще касалась руки Ичерна, наложила на него Печать. Союзником ей он, конечно, никогда не станет, но все, что возможно, кузен тирана для ее защиты сделает.
— Да, сир, — склонил свою толстую шею Ичерн. Он все еще сжимал руку Дженн, и хотя от его прикосновения по ее коже бежали мурашки, девушка не отстранилась. — Она очаровательна. Графу Якобу, должно быть, жаль расставаться с такой драгоценностью.
— Ваша светлость сама доброта, — буркнул Якоб, потом, неожиданно улыбнувшись, разъединил руки Дженн и Ичерна. — Прошу вас, господа, вас ждут угощение и развлечения. Надеюсь, гостеприимство Элайты не посрамит мой дом.
Селар рассмеялся и хлопнул Ичерна по плечу:
— Он хочет, чтобы вы пока оставили его дочь в покое, Ичерн. Ничего, завтра вечером она станет вашей. Пойдем промочим горло.
Ичерн кивнул, по-прежнему не сводя глаз с Дженн. Медленно и нехотя, только повинуясь Селару, он повернулся и последовал за королем. Голова Дженн от облегчения на мгновение закружилась.
Якоб, Белла и Дженн остались одни. Только Лоренс и Кемпбелл стояли рядом, как часовые, охраняя последние мирные минуты этой семьи. Якоб притянул к себе Дженн, до нее донеслись его слова, похожие на покаянную молитву:
— Прости меня, дитя. Я очень виноват. Я ошибался насчет Данлорна.
Дженн рассеянно коснулась губами его морщинистой щеки, потом, выпрямившись, посмотрела отцу в глаза.
— Зло уже свершилось, батюшка, и сожаления ничего не изменят. Скорее всего, тебе никогда не выпадет возможность принести ему извинения лично. — Якоб нахмурился, но Дженн продолжала, тихо и холодно: — Чего ты ожидал, батюшка? Неужели думал, что Селар обрадуется возвращению Роберта? Что они снова станут друзьями? Или ты рассчитывал, что Роберт убьет короля? Здесь? Сейчас? Ты должен был знать, что случится именно то, что случилось. Не ноги твои отказываются тебе служить, а глаза. Ты всегда говоришь мне, батюшка, что я не предвижу возможной опасности. Теперь, мне кажется, ясно, от кого я унаследовала такую черту.
Прежде чем Якоб смог ответить, Дженн резко повернулась и отошла от него. Это было необходимо: иначе она наговорила бы такого, о чем потом пожалела бы.
Мика проталкивался сквозь толпу, стараясь догнать Роберта. Зал был полон опасностей, он чувствовал их кожей. С отчаянно колотящимся сердцем Мика выбежал в дверь, но Роберта не увидел. В панике Мика помчался через двор. Где может быть Роберт? Собирается, чтобы покинуть Элайту?
Мика добежал до Соколиной башни и задрал голову. Ни в одном окне не мелькал свет, ничто не выдавало присутствия человека. Все же, повинуясь инстинкту, Мика бросился вверх по лестнице. Комнаты были пусты, но дверь, ведущая на верхнюю площадку башни, оказалась открыта. Задыхаясь, Мика выглянул и увидел Роберта, стоящего к нему спиной. Руки его лежали на холодном камне перил, взгляд был устремлен на темный лес вдалеке. Совершенная неподвижность его была пугающей.
Все еще пытаясь отдышаться, Мика пропыхтел:
— Не могу поверить, что Селар решился на такое! И при всех! Ведь все слышали его слова! Он что, рассчитывал, что вы его ударите? Назвать вас трусом! После всего, что вы для него сделали! Нет, просто не могу поверить!
Роберт не пошевелился. Он никогда не показывал своих чувств, но после такого!..
Только теперь начал Мика догадываться…
— Все было подстроено, да? Поэтому Якоб и пригласил вас. Он рассчитывал, что вы выступите против Селара. А Селар… Селар постарался лишить вас поддержки, опорочить, назвав трусом! О боги! Вам следовало его убить.
Мика судорожно вздохнул, в ужасе от того, что только что произнес. Роберт не сразу откликнулся; он медленно повернул голову, и когда Мика увидел его глаза, то окаменел.
Во взгляде Роберта было что-то настолько зловещее, такая темная бездна, что Мика замер на месте и затаил дыхание. Когда Роберт, наконец, заговорил, голос его прозвучал как скрежет камня, падающего в пропасть.
— Мне не следовало сюда приезжать. Я знал, что совершаю ошибку, но не мог удержаться.
Мика сглотнул и стиснул кулаки, чтобы руки не дрожали.
— Может быть… Но ведь нет причины, почему бы Селар…
— Ты прав. — Роберт слегка переменил позу, и теперь, хоть его глаза и горели по-прежнему мрачным огнем, в них не было больше слепой ярости. — Но что я мог сделать, она ведь была рядом!
Мика, хмурясь, придвинулся к хозяину, в темноте тот не мог видеть выражения его лица, да это и не имело значения. Неожиданно Мика почувствовал, что расстояние, всегда разделявшее их господина и слугу, тоже не имеет значения. Он опустился на холодный камень скамьи и прошептал:
— Вы ее любите.
Ответа не последовало — лишь слабое пожатие плеч.
