Карина Демина - Наират-2. Жизнь решает все
Вперед пойти? В неизведанное? На пару со скланой, которая обещала пока не трогать, но кто знает, как долго это «пока» продлится?
— Многоуважаемый Бельт ранен, — продолжал увещевать мэтр, подталкивая к пролому. — И склана…
— Склана пойдет, — Элья легко запрыгнула на стену, расставила руки, ловя равновесие. — Куда она денется, склана. Ей теперь что в Кхарн, что к демонам. Едино.
Это не ее голос и манера говорить. У Аттонио перенимает, что ли? И поворот головы другой, и поза. Знакомо, но… чушь какая-то.
— Не дергайся, предатель, тебе ведь было обещано, — ухмыльнулась она и грузно, по-мужски, спрыгнула на ту сторону. — Поспеши, демоны заждались.
Туран с трудом перекинул через стену покалеченную ногу.
Странное чувство, как будто он и склана неподвижны, а камень сам ползет под ногами. И не камень это — гранитный язык, который затягивает двух мошек в пасть. Покатый свод пещеры — нёбо. Сталактиты — зубы. И узкая щель-глотка не удивляет. А что — глотка и есть. Дыра, окруженная желтыми валунами с красно-мясными прожилками. Так и тянет подойти и внутрь глянуть, убедиться, что оно — живое.
— Не стоит, — сказала Элья, обходя пещеру вдоль стены. Ступала она осторожно, стараясь не коснуться темных жил, которые прорастали в камне, всплывая на его поверхность и под нее же уходя. На корни похожи.
И воздух здесь движется, царапает кожу. Кажется, что это царапанье даже слышно.
Ассссссс…
— Я была права. Здесь нет выхода. Убираемся.
— Ты просто не знаешь, что искать, — мэтр Аттонио вынырнул из темноты, отряхиваясь, точно выбравшаяся на берег крыса. — Вот он какой…
В пещеру вошел Бельт-поводырь, угаданный задолго до появления по шаркающим шагам слепой подруги.
— Я рисовал это немного иным, — произнес художник.
— Ты говоришь о яме? — спросила Элья.
— Угу, о яме. О зародыше. Хотя это уже давно не семя. Вот как получается: искали мы, а нашел Кувард. И ты.
Цап-царап по спине.
Ассс… Это я нашел… Еще немного… Глоток… Дай, дай, дай…
Они со скланой стояли по разные стороны каверны. Смотрели не в оранжевый зев, по которому будто стекали в глубину струи крови, но друг на друга. А про Турана забыли. Туран им теперь не нужен.
— Что ж, подтвердилось сразу несколько предположений. Смотри, склана. Чувствуй. Запоминай. Тебе снова предстоит искать подобное.
Искать… Постоянно искать… Если не искать — жажда, голод, смерть… Дай, дай, дай… Раздави, предай… Отруби, отрежь… Ешь, ешь, ешь…
Элья содрогнулась, а Бельт принялся вытирать ладони о куртку… почти касаясь рукоятей кинжалов.
— Кувард описывал его без красных жил, — пробормотал мэтр.
— Их и не было. Столько — не было. И камень был не в темный желток, а в золотарницу. Светлее.
Ассс… Ассс… Ассс…
Аттонио кивнул и совсем бесцветно произнес:
— Знаешь, Элья, я сейчас должен хвататься за волосы и скакать до самого каменного свода, в общем — буйствовать в радости. Но ничего такого я не чувствую… Я думал, что в лучшем случае он умирает. А он растет.
— Он? — Туран уже знал ответ. Он здесь, вокруг, примеривается, не зная, как можно дотянуться до добычи. Он сверлит камни корнями, расползается.
— Он — Понорок. Еще маленький, пробившийся под самым боком другого. Выживет ли?
Выживу, выживу, выживу… Рядом — большое и старое, слабое… Жить, жить, жить… Пить, пить, пить… Тихо, много, долго… До самой смерти… Его смерти… Их смерти…
— А если выживет, — глухой голос скланы раздавался поверх нечеловеческого, — то станет Понорком Понорков.
Нора, нора, норка… Далеко, глубоко, надежно…
— Маленькое чудовище сожрет большое. И какое из двух страшнее?
Туран прыгнул раньше, чем склана сделала шаг. Только поэтому он успел ухватить её, провалившуюся в зёв, сперва за куртку, а после за локоть. Рядом плюхнулся Бельт, одной рукой вцепившись в Турана, а другой помогая удерживать Элью.
Бескрылая висела полумертвым мотыльком, насаженным на крючок, и желтая пасть уже смаковала добычу.
Серые веки смежены, пальцы мягки…
Склана открыла глаза, когда золотарница с её запястья ловко обвила петлей три руки.
Аджа!
Белая птица запуталась в золотом поводке и нелепо била крыльями по прутьям решетки.
— Мудр-р-рейший Рыр-р-рах!
Сидя в кресле Лылаха, посажный Урлак ел очередной апельсин. Корки усеяли весь стол, разбавляя унылые цвета кабинета. Пожалуй, только они, да еще барахтающаяся в клетке птица, придавали комнате иллюзию жизни. Всё остальное — пустые шкафы, вскрытые доски пола, взрезанные настенные кожи — твердили об обратном. Впрочем, Урлак был рад гибели этой части дворца.
— Р-р-рырах! Р-р-рырах!
Лылах, Лылах…
Ты был ласков с Агбаем.
Ты устроил побег каганари и Юыма.
Ты прозевал кхарнца.
Ты приказал Стошенскому мяснику прикончить склану-спасительницу… Ты ведь?
В Шестиконечной башне так и не удалось добиться ответов. Но они уже не нужны. Вместо них Лылах предпочел пространные разговоры о войне и мире, словно какой-то паршивый кхарнский писака. Кстати, вот еще одно доказательство.
— Разве моя вина? — повторил в пустоту Урлак. — Разве моя вина, что лишь воюя, Наират живет в мире с собой?
Посажный смахнул со стола ароматные корки и подошел к клетке. Она распахнулась легко, а вот с затянувшейся петлей пришлось повозиться. Птица терпеливо ждала, пока с лап бережно снимут шелковый шнур, а когда её, белокрылую, вытащили из-за решетки — вытянула вверх голову, подставляя горло для почесывания. Посажный дунул на перья, пощекотал под клювом и подошел к окну.
Где-то далеко ревели трубы, помечая особую казнь.
— Р-р-рырах мудрейший!
Птичья шея переломилась легко, и белый комок, трепыхаясь, вывалился в окно. Трубы смолкли.
Как и ожидалось, мир не содрогнулся.
Содрогнулась пещера. Стенами, сводом, полом, который двинул в живот лежащему Турану и пошел щелями, разваливаясь на глазах. Расползся студнем, заглатывая склану.
Дай, дай, дай! Еще! Вкусно! Смерть в ней прячется, старая, давняя, вкусная! Еще! Еще! Не Большому — мне! Большой много жрет-объедается! А я? Я?! Съем, съем, съем! И его съем — в нем много! Вкусно! Яррра! Море диких всадников, давно пересохшее во времени! Но ведь оно было!
Туран попытался потянуть склану на себя, но сам соскользнул ближе к зёву и чуть не рухнул на…
…золоченые шпили, что протыкали облака, словно бабочек. Лоснились светом купола, сияли многоцветьем витражи. Клыкастые звери дремали на портиках колонн, другие лежали, охраняя лестницы и проходы. Третьи таились под крыльями-мостками, что подобно пуповине связывали здания друг с другом.
