Ольга Погодина - Обитель духа
Но сейчас, когда, совершив этот незапланированный, странный даже для нее поступок, Ицхаль прошла по каменным коридорам школы Бгота, вызывая удивленные взгляды послушниц, и опустилась на ложе рядом со старой умирающей женщиной, она увидела в ее выцветших глазах такую радость, что у нее – что было совсем уж неожиданно – выступили на глазах слезы.
– Моя девочка, – улыбнулась ей Деша. – Я так долго ждала тебя.
– Я была очень занята. – Ицхаль сама почувствовала фальшивые нотки в своем голосе и рассердилась на себя за это, однако Деша, похоже, даже этого не заметила.
– Да, да, я ведь понимаю, каких великих, чудесных людей я выкормила вот этой вот грудью. – Она ткнула морщинистой, испещренной пигментными пятнами рукой во впалую грудь и надтреснуто рассмеялась. – Ничего, ничего… А то я все боялась, что так и умру, никого из вас напоследок не увидев…
– За братом ты тоже посылала? – осведомилась Ицхаль.
– Да, конечно, – кивнула старуха и на этом вдруг закашлялась так, что Ицхаль возблагодарила Падме за свое сегодняшнее решение. – Но я не слишком надеялась, что он придет. У него, наверное, так много дел… Разве князь Ургаха снизойдет до какой-то умирающей старухи? – Она опять закашлялась.
– Хорошо ли тебя лечат? – забеспокоилась она, укрывая Деше ноги теплым стеганым одеялом и понимая свое бессилие: что говорить, школа Бгота славилась своими целительницами, и это значит, что они сделали все, что смогли.
В уголке рта Деши показалась кровь, и сердце Ицхаль упало: эти симптомы понимала даже она.
– Я так и не стала целительницей, – улыбнулась старуха. – Но они были добры ко мне, всегда добры ко мне…
Ицхаль взяла в ладони ее легкую, холодную, уже словно остывающую руку и принялась растирать ее, стараясь придумать, что сказать этой умирающей женщине. Слова утешения казались неуместными, слова надежды – тоже, а болтать о пустяках стоит лишь у постели выздоравливающих.
– Знаешь, я боялась ходить к тебе, – сказала Ицхаль единственное, что могла. – Боялась, что брат заподозрит что-нибудь и что-то случится. Прости, если бывала у тебя редко. Сейчас мне кажется, слишком редко.
Глаза старой женщины заволокло слезами.
– Ты же знаешь, как я тебя ждала. – Ее голос дрогнул. – Но мне в голову не приходило, что это может быть опасно…
– Возможно, я боялась собственных теней, – вздохнула Ицхаль.
– Я всех вас любила, – произнесла Деша, глядя в потолок. – Всех. Иногда я завидую твоей матери – она умерла раньше, чем увидела, как вы начали друг друга убивать.
– Я никого не убивала! – вскинулась Ицхаль.
– Я знаю. – Пальцы Деши сомкнулись на ее запястье. – Потому тебе стоит знать то, что я поклялась сохранить в тайне. Но, может статься, это знание спасет тебе жизнь.
Ицхаль недоуменно и вопросительно смотрела на свою старую кормилицу. Вот уж она не ожидала, что безобидная Деша может обладать хоть какими-нибудь тайнами, да еще хранимыми всю жизнь.
– Но и ты поклянись мне, что не воспользуешься тем, что узнаешь, во вред им! – неожиданно торжественно заявила Деша и Ицхаль покорно пробормотала слова клятвы. Она все еще не могла поверить, что речь может пойти о чем-то серьезном.
Старуха помолчала, собираясь с силами, затем широко открыла глаза.
– Им сейчас должно быть уже больше двадцати лет. И они живы. Они – настоящие наследники Ургаха (сердце Ицхаль подскочило). Я, Деша, кормилица князей Ургаха, свидетельствую, что у твоего брата Каваджмугли от его наложницы Серры было два сына.
– Я знаю об этом, – мягко сказала Ицхаль. Быть может, у Деши помутился рассудок. Со старыми людьми это бывает. Падварнапас приказал убить всех наложниц своего брата. В ту страшную ночь ее, Ицхаль, не было в столице, но, по слухам, убивали даже служанок из опасения, что какая-то из них может оказаться беременна. И убивали их тоже страшно – каждой из них вспороли саблей живот, опять же из опасения, что мать умрет, а ребенок все-таки родится. Говорят, крики убиваемых женщин, усиливаемые горным эхом, были слышны в ту ночь в каждом доме. Ее так и называли с тех пор, эту ночь, – Ночь Наложниц.
– Я не безумна, – отвечая на ее невысказанный вопрос, отчетливо произнесла старуха. В тишине было слышно ее дыхание, хриплое и неровное. – Сначала им – убийцам Падварнапаса – пришлось убить охрану, на это потребовалось довольно много времени. А Серра была родом из южных пустынь, где даже женщины в знатных семьях принимают яд с детства, чтобы не быть отравленными. Она всегда опасалась Падварнапаса, и, если бы Каваджмугли послушал ее тогда, он был бы жив. Но он не слушал, и тогда Серра поручила мне найти двух мальчиков. Я тогда еще не приняла обет и служила ей. – Деша судорожно вздохнула. – Я купила двух мальчиков на ее деньги у каких-то пастухов, и они полгода жили у меня в помещениях, которые отводили слугам. Веселые, здоровые. Я… привязалась к ним. Но в ту ночь я не посмела ее ослушаться, когда отовсюду неслись крики и пахло кровью. Из дворца есть подземный ход, ты о нем знаешь. Я тоже знала – Серра показала мне. Я привела ей детей. Она перерезала им горло на моих глазах, на глазах своих сыновей! – Деша попыталась разрыдаться, но снова закашлялась, кровь потекла по подбородку. – А потом она велела мне забрать своих сыновей, велела отвезти их к преданному ей человеку, который той же ночью увез их через перевал. Последнее, что я видела, – что она ударила себя в горло… Она знала, что только так ее сыновей никто не будет искать.
– Это ужасно! – искренне сказала Ицхаль, потрясенная неожиданным жутким откровением женщины, которую привыкла считать незначительной и безобидной. – И ты столько лет молчала! – вырвалось у нее.
– Серра заставила меня поклясться, – прохрипела Деша. – Она являлась мне во сне, снова и снова… Кинжал торчал у нее в горле, мертвые мальчики тянули ко мне руки… Я чуть с ума не сошла. Только стены монастыря дали мне утешение. Но и всей остальной жизни не хватило, чтобы смыть с рук их кровь…
– Ты была всего лишь орудием, – как можно мягче сказала Ицхаль, чувствуя, как трепещет тело Деши, которая наконец-то смогла заплакать.
– Да, наверное. – Женщина снова откинулась на подушки. – Но я привела их на смерть. Это ничто не оправдает…
Ицхаль помолчала, потом сжала умирающей руки.
– В нашем мире никто не может судить, кому и что в конечном счете принесут его поступки, и благодетельные, и злые. Все мы – нитки в бескрайнем полотне, которую ткут боги этого мира, и немного – иного. Я не могу судить, был у тебя выбор или нет, – я ведь не была с тобой в ту ночь, но я знаю, что ты не желала никому зла всю свою жизнь. Разве боги не прочтут в твоей душе это?
