Ведьма и тьма - Вилар Симона

– Я дело тебе советую, князь пресветлый, – продолжил Волк. – Мои «волчата» смогут удерживать их какое-то время, небось сам видел, какие мы в сече, – ничто нас не берет, а сила у нас такая, что один десятерых разит. Неважно как – мечом ли рубят, руками ли рвут, вгрызаются ли при броске. Но признаю: если сильное войско нас окружит, даже мои «волчата» не смогут удержать всех. Смерти мы не страшимся – мы ведь и не живем… хотя и не мертвы. И способны восставать снова и снова, если нас не погубить окончательно. Как? Ты знаешь. Осиновый кол, стрела с серебряным наконечником, погибнем также, если голову нам отделить от тела. Еще от запаха чеснока мы слабеем – и это злит нас особо. Ну и огонь нас может погубить. Во всем остальном мы сильны и необоримы. Конечно, быть упырем – это странное существование, но нам оно нравится. Чувствовать свою силу – сладко, князь! Слаще только живую кровь глотать – во время сечи или после нее, когда раненых доедаем.

– Вы и человечину едите? – глухо спросил Святослав.

– Мертвых – нет. А живых… Да, их кровью и питаемся, – чуть ли не с удовольствием отозвался упырь. – И потом долго в сытости пребываем. Ибо наша сила только в людской крови, а врагов ведь все одно к марам отправить надлежит. Ну, не поднимать же их… разве только если служить нам заставить.

– А ты и это можешь?

Волк как-то странно засмеялся. Говорил теперь совсем тихо, но Калокир все же разобрал, что был Волк некогда великим колдуном, пока его не убили. А убив, похоронить как следует не удосужились, вот он и восстал. И с тех пор служил Руси. Разве есть в чем упрекнуть его Святославу, мало ли славных подвигов за Волком числится?

– Зря ты мне все это поведал, Волк, – сказал наконец князь. – Я с темными силами знаться не желаю. А таких, как ты, Перун не милует. Я же Перуну служу. Он мой бог.

Волк негромко рассмеялся.

– А с чего ты решил, что мы Перуну не милы? Ну да, молнией он нас поразить может. Молния, как и обычный огонь, нам враг. А вот сила Перуна нам нравится. Вспомни, ведь мы появились под Доростолом именно после того, как волхвы большую жертву Перуну принесли. Вот от тех жертв и нам сила перепала. До этого мы в тине болотной лежали, от солнца хоронясь. Мертвым солнце враг, только я один, пользуясь своим колдовством, могу свет его выносить, да и то недолго. Мои же «волчата», после того как ромеи со своими огненными сифонами к деревянным укреплениям Переяславца подошли, поняли, что гибельно пламя для упырей, и решили бежать. Говорю же – враг нам огонь! Губит нас, как и молитвы попов христианских, от которых мы сил лишаемся. Вот мы и ушли. Но не покинули же тебя!

Святослав молчал, а Волк поведал, как его «волчата» пробирались туда, где приносили жертвы, к Доростолу, где князь в осаде пребывал. Днем в землю закапывались, в тине болотной укрывались. Воздух живой упырям не нужен, вот и прятались так, что никто обнаружить не мог. Добрались до болотистых заводей на побережье Дуная, уже и сам Доростол видели, но все ждали своего часа. И час этот настал, когда Перун погнал тучу. Небо потемнело, мраком все вокруг окутало – а нежити в отряде Волка только того и надо было. Вскочили, полные сил, и ворвались в сечу…

– Ты вспомни, Святослав, чем нам обязан! Не появись мы тогда, что бы от войска твоего осталось?

Князь отвечал тихо, слов не разобрать. Но Калокир догадался, что Волк уже почти склонил его на свою сторону. А предлагал упырь ни много, ни мало – сделать других дружинников князя такими же, как его «волчата», – не живыми, не мертвыми, но неуязвимыми и беспредельно сильными.

– Я бы мог и без твоей воли так поступить, – говорил Волк, – но есть закон: если ты решил служить кому живому, обязан до конца повиноваться. А я тебе служу, Святослав. И верен буду, доколе не прогонишь.

– Так, говоришь, сильны твои воины? – после долгого молчания отозвался князь. Голос звучал громко и как будто даже весело. – Хотя о чем спрашиваю? Сам видел.

Но Волк тем не менее равно принялся расписывать да нахваливать: ран упыри не боятся, даже смертельных, в пище и воде не нуждаются, так что кормить их незачем. По скалам и стенам взбираются с ловкостью паука, от времени не стареют и не слабеют – вечно служить будут! Кони у них… С лошадьми особое дело – не всякий конь упыря понесет, зато если упырь коня укусит, тот станет послушным, будет только своему кровососу подчиняться, а чужого не подпустит. И еще, в отличие от упырей, кони солнечного света не опасаются. Правда, долго не живут. Ну, если неживая рать на судах пойдет по Днепру, скакуны и не понадобятся. Пусть князь еще раз подумает о том, что упыри за главным идут беспрекословно, а между собой никогда не схватываются, – своего укусить для упыря смерти подобно. Так что волнений и недовольства в войске упырей никогда не бывает. Зато друг за друга горой стоят. Ибо знают – их мало. Людей теплокровных куда больше. Но это и хорошо. Будет упырям чем питаться.

Калокиру стало совсем худо, тошнота накатила. А князь молчит, слушает.

– Хочу поглядеть, как ты человека в упыря превращаешь, – произнес наконец Святослав. – Умеешь мертвых поднимать?

– Зачем мне мертвые? Кровь мертвеца – отравленная кровь. Мы живых любим, теплокровных. Если от укуса помирают – оставляем. Сами отойдут за черту.

– То-то мои люди говорят, что все раненые на твоей ладье не выжили! – с внезапной злостью выкрикнул князь.

На это Волк отвечал так тихо, что Калокир не смог разобрать слов. И, видно, убедил-таки князя. А потом пообещал показать, как живой в могучего упыря превращается. И долго потом существует – в силе неодолимой. Конечно, не живет, как смертные, а подчиняется своей особой судьбе, таясь, но и получая возможность обороняться.

– Давай позовем твоего охранника, – предложил Волк. – Того, что у шатра стоит. И я его осторожно так… прикушу. Упырями многих сделать не смогу, тут постепенно действовать надо. Так позвать?

– Тадыбу?

Больше патрикий слушать не стал. Бросился от княжьего шатра со всех ног. Куда бежал, зачем? Выбился из сил, упал на песок у самой кромки прибоя. Сорвал с себя шкуру, подставляя грудь сырой свежести. Холод, ветер – все что угодно, только не то, о чем князь с упырем толковали. Ибо понял он – Волку удалось заинтересовать Святослава.

Позже Калокир вернулся к кострам и увидел Тадыбу. И Волка, бродившего меж русами.

Потом услышал, как Волк окликнул воина из темноты:

– Эй, ты… как тебя? Тадыба! Ты почему ушел с поста? Идем-ка, тебя Святослав кличет.

– Это я его отпустил, – заслонил собой воина Калокир. И надавил на плечо, заставляя сесть на место. – Тадыба из моего отряда. Вот я ему и приказал.

Волк стоял поодаль от костра – не любит нежить светлого пламени, сторонится. А Калокир выхватил ветку из огня, помахал, словно хотел получше разглядеть воеводу, – и тот еще дальше отступил.

– Тадыба – христианин, – неожиданно произнес Калокир. – Ему как раз время помолиться.

Тадыба попытался что-то сказать, но ромей еще сильнее сжал его плечо. И увидел, как Волк подался прочь. Не хотел иметь дела с крещеным. Калокиру следовало это учесть.

– Я давно не молюсь, ромей, – проворчал Тадыба. – Христиане нас побили, так с чего мне их Бога восхвалять?

Калокиру было все равно. Он был доволен, что упырь отступил. Но куда направился?

Во мраке он видел, как тот сошелся с кем-то из воинов. На расстоянии не распознать, с кем именно, все в шкурах, прячутся от ветра. Калокиру же следовало поспешить к Святославу, разубедить его, устыдить…

Он опоздал. Волк с закутанным воином уже входил в шатер. А Калокир оробел. Стыдно признаться, но струсил.

В тот вечер он впервые начал молиться. Забытые слова тяжело сходили с языка. Но если упыри недолюбливают христиан, он готов почитать Христа от всей души…

За ночь ветер разогнал тучи, и утро выдалось солнечным, ясным, теплым. Русы повеселели, поскидывали меха, смотрели, как играют блики солнца на воде, подставляли бородатые лица теплым лучам. За день солнце так нагрело Белобережье, что стало слышно, как трескается в лимане лед. А через несколько дней в море уже плавали рыхлые глыбы, вода поднялась, затопив берег, пришла пора смолить корабли и готовиться к походу.