Максим Далин - Моя Святая Земля
И надо было очень торопиться.
Сэдрику за ночь заметно полегчало, он выглядел лучше, зато Алвин казался совсем замученным - его лицо осунулось, как после тяжёлой болезни, и шикарные волосы висели сосульками.
- Ты что, совсем не спал? - спросил Эральд, глядя в его покрасневшие и ввалившиеся глаза.
Алвин кивнул.
- Не спалось. Сегодня - сперва драконы, потом, если переживём драконов, суд, а завтра - эшафот. И кровищи по колено, вот увидишь. Бедный низложенный последней ночкой, как полагается по канону, любовался Божьими звёздочками и думал, не заколоть ли тебя во сне. Так что - не мешай правосудию, благой, не рискуй. Со мной говорит ад.
Джинера ахнула. Эральд хотел ответить, но Сэдрик его опередил:
- Думал. Но не заколол бы. Я спал, государь, а это значит, что Дар спокойненько лежал, тлел, не горел. Ни один проклятый в одной комнате с убийцей не заснёт - я не чувствую, что ты опасен.
- Я убийца, - с бесстрастной миной возразил Алвин. - И своими руками убивал, и приказывал, - и потянул себя за воротник, будто чувствовал петлю на собственной шее.
- Или ад за тебя.
- Какая разница...
Эральд взял его голову двумя руками, повернул лицом к себе:
- Братишка, сосредоточься. Никакой казни. Никакой кровищи. Ничего такого не будет. Всё, дурдом закрыт, хватит. Будем убирать весь этот свинарник, наводить мосты, успокаивать и лечить. И хватит себя жрать.
- Так не бывает, - снова возразил Алвин. - Прости.
- Посмотрим. Всё, пора ехать. А то драконам наскучит ждать, и они решат напугать всех до икоты. И кто знает, что случится.
Кутаясь в плащи и застегнув куртки до подбородков, вышли во двор. Хрустящий хрустальный холод стоял, как вода, неподвижно - и иней покрыл всё, даже повисшие в безветрии золочёные королевские штандарты. Небо было прозрачно насквозь, луна была, как тонкая ледышка, звёзды угасли, а мир благоухал дынно, яблочно, ванильно - и даже запахи дыма и конского навоза казались в этом морозном благоухании прекрасными. Шаги, голоса, ржание коней - все звуки стали чётче и звонче, будто отняли от мира какую-то глухую затхлую подушку.
Дорога до столицы оказалась сказочно прекрасной. Лес, ещё вчера чёрный, как обугленный, в грязи оттепели, сейчас покрылся инеем сплошь, превратился в рождественскую открытку, синел и розовел в первых лучах зари - и острыми искрами поблёскивали ледяные грани. Дорога превратилась в стылое стекло, и копыта лошадей грохотали по ней со звоном, и гремели колёса кареты. Холод вычистил мир до стерильности, а иней украсил всё безобразное, скрыл всё ужасное - превратив в какую-то абсурдную новогоднюю инсталляцию даже труп на виселице в предместье.
Но этот труп выбил Эральда из немотивированной инстинктивной радости бытия. Магия кончилась - начинались будни без привкуса чудес. Ад ушёл, слился, как стоячая вода, оставив грязные и кровавые пятна; эти пятна ещё только предстояло отмыть.
Гонец из столицы встретился у городских ворот и пытался что-то передать в окно кареты. Алвин даже руки не протянул; он сидел, откинувшись назад, обхватив себя руками, с тем безучастным видом, какой случается от катастрофической усталости и такой же катастрофической безнадёги - и Эральду пришлось остановить карету и взять послание.
Подписанное канцлером, герцогом Дамьеном. Нижайшая просьба государю срочно прибыть в столицу, ибо столице угрожает опасность.
Роскошный титул: "Его королевскому величеству, прекрасному и всемилостивейшему государю Святой Земли" - но без имени.
- Кому-нибудь из вас, - хмыкнул Сэдрик, заглянув через плечо.
- Трус и подлец, - шепнул Алвин. - Ошибёшься - вздёрнут вместе с тем, к кому обратился, не подумав...
- Неважно, - выдохнул Эральд, бросив письмо на сиденье. - Вперёд, там посмотрим.
Карета, сопровождаемая златолесским эскортом, влетела в город.
Эральд с удивлением увидал, что город не просто проснулся - город поднялся, как поднимался по воздушной тревоге Ленинград военной поры. На улицах было слишком многолюдно - и слишком многие смотрели в небо. У подъездов домов стояли готовые к отъезду экипажи; многие из них были нагружены какими-то тюками и свёртками. Столица отнеслась к драконьей угрозе серьёзно - располагавшие ценным имуществом готовились в случае несчастья его эвакуировать, не располагавшие спозаранку подняли детей, и теперь те дремали в каретах и колясках, кутаясь в шубы и плащи.
Те, у кого не было ни имущества, ни колясок, просто стояли, глядя вверх, и ждали.
Из окна кареты Джинеры никто не мог видеть, что делается в небесах - но все поняли.
- А что, - спросил Эральд, - Святая Земля когда-нибудь воевала с драконами?
Алвин скрутился ещё туже и промолчал. Сэдрик пожал плечами.
- Никто не воевал с ними, государь, - сказала Джинера, обратившись к Эральду с наивной непринуждённостью, будто и для неё это было делом решённым. - Но есть легенда о том, как некий воин из Приморья убил драконицу. Драконы, если верить этой сказке, прилетели в его родной город: родич убитой вызвал воина на честный поединок, но брат воина застрелил дракона в затылок, пока тот беседовал с людьми, будучи в человеческом обличье. И тогда драконы сожгли город дотла. В угли.
Алвин обхватил голову руками, ему хотелось согнуться в три погибели. Сэдрик кивнул:
- Ну да. Драконы, говорят, могут жить только высоко в горах. Их там немного, они с людьми не воюют, но если кто из людей полезет - никому не покажется мало.
- Говорят, - продолжала Джинера, - что многих драконов убили из пушек. Но те, кто выжил, уничтожили всех обитателей города поголовно...
- Лучше меня одного, - глухо проговорил Алвин. - Всё равно мне конец.
- Алвин, не торопись, - сказал Эральд. - Ещё ничего не решено.
Кони вынесли карету на дворцовую площадь, и Ланн остановил их. Эральд увидел драконов, сидящих на дворцовых карнизах - и ещё один плавными кругами спускался с неба. Он летел, как чайка - распластав по встречному ветру широкие острые крылья.
Эральд снова был очарован. Он никак не мог отвлечься, перестать любоваться: драконы восхищали до дна души. Они не напоминали геральдических земных драконов, ни европейских, похожих на крылатых крокодилов или варанов в броне, ни вьющихся китайских змее-котов - скорее, птиц, но и птиц - не слишком.
У драконов было изящное и небольшое тело с грудью-килем, птичьи крылья, оснащённые вместо перьев острыми и длинными серебряными лезвиями, змеиный хвост с шипом-стрелой на конце, две мощных орлиных лапы и плоская голова с длинным загнутым клювом, украшенная чем-то, вроде хохолка или гребня. Вся эта живая конструкция, несмотря на внушительную величину - крупнее самого крупного орла, с размахом крыльев метра в два - казалась невесомо-лёгкой, но опасной и стремительной, как новейший самолёт-истребитель.
