Влад Прогин - Охотник за страхами
Вот теперь у нас были проблемы. Тварей было слишком много. Они бегали вокруг барьера всю ночь. Я пролежал несколько часов, потом смог встать на ноги и коротал ночь тем, что чистил пистолет. Патроны с местным «жидким порохом» давали много гари, и чистить оружие приходилось раз в пять чаще.
Что больше всего надоедало — это спокойствие монаха. Да и перспектива уйти отсюда утром тоже не радовала.
— Это Шанрис, моя дочь — представил женщину лет тридцати на вид Шорли.
— Очень приятно, Джим — поздоровался как всегда галантный при первом знакомстве Джим.
— Пятнадцать лет мы с ней уже здесь, скоро шестнадцать будет.
— Можете подробно рассказать, что здесь происходит? Мы… скажем так, не в курсе происходящего.
— А можно сказать, я в курсе. Меня и еще три тысячи таких, как я, послали сюда шестнадцать лет назад, когда пустоши решили отвоевать у тварей. Но кишка была тонка. Стоило нам перейти барьеры, как за свежим мясом сбежались все твари пустоши. Нам отрезали путь отступления, наше командование, поняв тщетность попыток, сбежало, а мы остались на корм тварям. Была бы жива Хорана, я бы ни за что не взял с собой дочь. Не место ей здесь… Да вот там ее по нашим идиотским законам ждало рабство.
— Рабство? — удивился я.
— Ей не было двадцати, а стоит мне уйти — она остается без готовых за нее отвечать. И она сразу раб. Законы королевства. На этой войне я схлопотал пулю в ногу от своих же, а когда нас разгромили окончательно, хромая, мы с дочкой едва добежали до руин монастыря. Безымянный монах уже тогда приютил старика, рад был и нам… вернее… ему было без разницы. Среди руин монастыря есть сад… цветет круглый год. И колодец. Жить вполне можно, хотя… — Шорли вздохнул — какая это жизнь. Да и болезнь дочку изводит…
— Что за болезнь?
— Призрачная лихорадка.
— Игорь, глянь в справочнике, лечится?
Я извлек свой коммуникатор и стал искать. Раз уж засветили легенду, чего уж скрываться. Несмотря на то, что информации было много, искать приходилось вручную: о способе ввода трех сотен иероглифов местного алфавита мой друг не позаботился.
— Не лечится. Каждую неделю призраки умерших ее терзают… она стареет на глазах.
— Нашел — произнес я — Слушай, Джим. Призрачная лихорадка, специфичное заболевание для этого мира. Если вокруг много людей умирают насильственной смертью, а ты боишься — то на тебя зацепляются… эээ… не уверен, как это правильно произнести — я посмотрел еще раз на иероглифы — Лекарство наши рекомендуют радикальное — на недельку в другой мир, и оно проходит бесследно.
— Прежде чем о другом мире мечтать, нам надо найти место, откуда можно туда смотаться. А путь до него нам отрезан — Джим указал в сторону барьера, вокруг которого сновали десятки тварей.
На душе скребли кошки. Не потому, что мы были в осаде, нет… Такие мелочи меня не волновали. Просто очередной приступ заставил меня начать заранее проигранную битву с депрессией. Я извлек из кармана баночку и запил таблетку водой из фляги. Последнее время антидепрессанты — это единственное, что помогало мне хоть как-то не сойти с ума. Спасибо хоть они здесь ядом не стали. Я отошел от костра и сел на кусок камня, который в прошлом был стеной монастыря. В задумчивости я стал вертеть медальон…
— В твоей душе мрак — все тем же ничего не выражающим голосом произнес подошедший монах.
— Я знаю.
— И ничего не хочешь с этим сделать?
— Да не могу я ничего сделать. Только отомстить и успокоиться. Навечно.
— Если чтобы победить исчадие Шоархарина, ты сам…
— …стал исчадием, то победило исчадие. Слова одного из мудрецов моего мира. Я знаю. Но есть шанс, что в бою двух равных не выживет ни один.
Монах кивнул. Некоторое время мы молчали, потом я решился нарушить тишину.
— Сколько Вы уже здесь?
— Всю жизнь, с тех пор как был принят в орден сорок лет назад. Тогда пустоши не дошли досюда.
— Пустоши… откуда они?
— Никто не знает. Они появились южнее. Поговаривают, что на юге есть некое существо, которое пьет соки нашего мира и порождает тварей. Когда оно появилось, пролились реки крови, но его смогли одолеть. Вокруг него воздвигли барьер. Но он пал через несколько сотен лет, и опять его воздвигли, отдав пустошам множество земель и положив миллионы жизней. Тридцать лет назад пал второй барьер, и был воздвигнут третий.
— И как он пал?
— Люди. Всегда есть те, кто верят во тьму, и они нашли способ уничтожить барьеры в прошлом… Найдут и в будущем.
— Дай догадаюсь, поклоняются некоему Коборгану?
— Правильно. Его культ. Я видел их книги тридцать лет назад. Видел, во что он превращает людей. Но Коборган не твоя цель, так?
— Так. Моя цель Беркариус, его брат.
— И его я видел в тех книгах. Достаточно, чтобы знать, что тебе он не по плечу.
— Я в курсе. Пока мне рано с ним встречаться. Но вот его прихвостней я достану.
— Они убили ту, которая изображена на том медальоне?
— Скорее, она положила свою жизнь на то, чтобы их остановить. И я постараюсь, чтобы это было не напрасно.
— Тебе остается одно. Стараться. Хочу тебе верить, но не имею права.
— Я не обижаюсь. Сколько отсюда до границы барьера?
— Если третий барьер все еще цел, то месяц пути.
— Хорошо. Тогда поставим вопрос так. Есть ли здесь поблизости, как бы это сказать, особое место, чтимое магами?
— Есть. День пути. Но зачем тебе оно, маг?
— Оттуда можно уйти в другой мир. Я могу вывести и вас.
— Не забывай, я тебе не доверяю. Да и к тому же должен же кто-то присмотреть за орденом.
— Орденом?
— Орден жив, пока жив последний его представитель.
— Вы можете отметить на карте место, скажем так, откуда примерно началась пустошь. Где то существо?
— Могу — монах указал на карту, и я пометил ручкой это место. В лучшем случае это выходило три месяца пути.
— А теперь место силы?
Монах ткнул пальцем в карту.
— Спасибо.
Я вздохнул, глядя на карту.
— Скажи, чего ты ждешь в своем посмертии?
— Что?
— Из твоих речей выходит, что ты идешь на смерть. А идущие на смерть верят в посмертие. Ты надеешься там, за черной гранью встретить вновь ее?
— Было бы здорово… Но нет. Я не верю в это. Надежда — это сказка для неудачников.
— Ты ждешь покоя, лучшего мира после смерти, в который верит твой народ?
— Да… Народ мой в такое верит… А я… Едва ли.
— Тогда чего ты ждешь за черной гранью?
— Ничего. Я более чем уверен, что я просто перестану существовать. И не будет ничего.
— И ты не боишься? Разве это не страшнее, чем вечные муки?
