Кэрол Берг - Разоблачение
Я накрылся одеялом с головой и провалился в сон. Мне приснился Хэм-кулак, и я проснулся от собственного крика.
ГЛАВА 27
После прогулки с Мерритом, которой могло бы и не быть, я с трудом заставил себя выходить из комнаты. Что если кто-нибудь видел нас в тоннеле, или во дворе, или под трибунами арены? А что если демонов было пять? Что если Денас заметил виноватое выражение моего лица и связал его с исчезновением своих гастеев? Что если он предпримет еще одну попытку? Но когда Валлин послала за мной, я не смог найти повода не пойти. Если я скажусь больным, она сразу разоблачит меня.
Через два дня после печального путешествия она позвала меня прогуляться по длинной галерее, стены которой были расписаны полосами и спиралями всевозможных цветов. Сначала я думал, что это просто неудачный образец живописи, от которого бросает в дрожь, но Валлин научила меня смотреть несфокусированным взглядом, погружаясь в краски. Цвета захватывали и накрывали меня океанской волной. Это было очень приятно, словно краски, такие бледные в остальных творениях рудеев, вдруг оживали и обретали собственную душу, выполняя новую для них роль. Когда мы остановились в той части галереи, где был представлен синий и фиолетовый, кто-то выскочил из тени и едва не сбил с ног Валлин. Меррит. Он вовремя остановился.
– Гриаллак! – прошипела Валлин. Это было проклятие демонов, очень сильное и лишенное эквивалентов во всех известных мне языках. Оно означало приблизительно следующее: «Ты, скотина, заставляющая меня мечтать о том, чтобы изжевать твою сущность и выплюнуть ее. Если никто не сделает это в ближайшее время, клянусь, я сделаю это сама!» Она коротко взмахнула рукой. – Ты явился туда, куда тебе запрещено входить, иладд! Ты заплатишь за это.
Меррит побелел и отшатнулся. Прежде чем он успел скрыться, у него за спиной появились три рудея. Он яростно сопротивлялся, но скоро уже лежал на полу лицом вниз и ругался. Один из демонов топтался по его рукам.
– Надо отхватить оставшиеся, – пробормотал рудей, ставя башмак на пальцы Меррита. – Тогда можно быть уверенным, что он не примется за свои гнусности снова.
– Стойте! Не надо… – Я ринулся вперед с этим жалким протестом, надеясь помочь ему, но Валлин остановила меня.
Один из рудеев вытащил из-за пояса у Меррита кожаный мешочек, заглянул в него и передал даме. Пока стражи тащили прочь отбивающегося эззарийца, она вынула из мешочка два предмета: серебряный нож Смотрителя и зеркало Латена.
Мое лицо пылало. Заморозив меня своим взглядом, Валлин вернула предметы задержавшемуся рудею и отдала ему приказ:
– Покажи эти предметы друзьям иладда Меррита, а потом уничтожь отвратительные вещи. И проследи, чтобы его как следует наказали.
Валлин снова пошла по галерее в сторону, противоположную той, куда утащили Меррита. Я остался, где стоял, поворачивая голову то влево, то вправо. Валлин вернулась, схватила меня за руку и потащила за собой.
– Его предупреждали, Изгнанник. Он знал, что рискует, идя сюда, да еще и с такими вещами. – Неистовая ненависть Валлин к большому эззарийцу была совсем не похожа на те чувства, которые она питала ко мне.
Когда я в следующий раз увидел Меррита, хромающего по заполненному демонами коридору, его лицо представляло собой один сплошной синяк. Валлин больше не заговаривала о нем, она лишь напомнила мне свой приказ. Я не подошел к нему.
Я больше не решался выходить за установленные для меня рамки. Не рисковал, не задавал вопросов, ничего не узнавал. Причиной тому была не только трусость. Хотя я гордо объявил сам себе, что наблюдаю жизнь демонов, чтобы понять их, все мои мысли были только о Валлин.
Я говорил себе, что сбит с толку, что теряю разум в ее присутствии. Но как водные часы наполнялись снова и снова, так и я продолжал расставаться с остатками разума. Хоронил свои страхи в ее смехе, позволял ее красоте и остроумию отвечать на все мои вопросы, прекратив всякие попытки что-либо вспомнить. Моя страсть к ней разрасталась, как грибница в сыром подвале, и никакие упражнения не могли охладить этот пыл. Во сне и наяву я мечтал о ее любви. Я говорил себе, что ее тело не способно чувствовать по-человечески. Демоны никогда не касаются друг друга, даже когда танцуют. Их чувства искажены или вовсе отсутствуют. Она не может оценить вкус вина, она отвергает пищу, которая кажется мне прекрасной, и ест то, от чего я заболеваю. Я хотел научить ее любви, но меня сводила с ума мысль, что мое прикосновение может вызвать у нее не удовольствие, а боль. Я ворочался под одеялом в сумраке своей комнаты, погибая от любви и одиночества. Валлин никогда не говорила о моих поцелуях и о моем явном пристрастии к ней. Она не менялась, оставаясь вечно дразнящей, раздражающей, мучающей, даже если пыталась сочувствовать моим душевным страданиям. Она ни разу не спрашивала о моем имени, хотя эта тайна по-прежнему разделяла нас.
Я писал в свой дневник всякую чепуху. Мои руки дрожали не останавливаясь. Мое прошлое лежало за стеной, возведенной болью, и больше я не делал попыток заглянуть за эту стену. Я жил ее красотой и не мог думать ни о чем, кроме нее.
Как-то раз, когда я закончил чтение десяти томов романтических историй, Валлин сказала, что хочет сделать мне подарок. Она не стала спрашивать меня, что я хотел бы получить (прекрасно знала это), а подарила мне коня. Разумеется, животное было иллюзией, в Кир-Вагоноте не было жизни, кроме рей-киррахов и двух пленных представителей рода человеческого. Она хотела ездить со мной по заснеженным просторам за пределами замка. Мне совершенно не нравилась эта идея.
Я еще раньше пришел к заключению, что кроме демонов реальностью в Кир-Вагоноте является погода. Единственной переменой погоды были периоды, когда ветер дул особенно сильно и становился особенно пронизывающим. Демоны очень страдали от холода, их не спасали ни толстые стены, ни пушистые меха. Порывы ветра даже выдували отдельные искры из их свечения, когда они выходили на улицу. Но Валлин не обращала внимания на холод, она охотно принимала любой вызов.
Однако не только погода заставляла меня содрогаться при мысли о прогулке за воротами замка. Я еще не совсем забыл свой сон. К тому же там была еще одна опасность, кроме мороза и сна. Повсюду рыскали гастеи, совершенно безумные гастеи.
Когда мы выезжали на третью или четвертую прогулку через ворота с шакалами, невеи-стражники преградили нам путь. Хеддон, невей с широкой физиономией, заспорил с Валлин:
– Шайка гастеев напала на мастерскую рудеев, моя госпожа. Они разбили формы, растоптали инструменты. Рудеев Каарата уничтожили, предварительно жестоко замучив. Денас запретил кому-либо покидать замок, пока он не поймает разбойников.
